Цви Прейгерзон - Бремя имени

Эта книга смогла увидеть свет благодаря самоотверженности жены Цви Прейгерзона, сохранившей рукописи мужа во время сталинских репрессий, и преданности его детей, переправивших архив писателя в Израиль сквозь железный занавес 70-х годов.

Настоящее издание является переводом сборника рассказов Цви Прейгерзона «Хевлей шем» (издательство «Ам Овед», Тель-Авив, 1985 г.), составленного и подготовленного доктором Хагит Гальперин, научным сотрудником Института Кац, по исследованию литературы на иврите Тель-Авивского Университета.

Хагит Гальперин — хранитель архива Цви Прейгерзона, разобрала и исследовала рукописи писателя. Она является составителем и редактором его произведений, изданных в Израиле, а также автором ряда статей, посвященных его творчеству.

Семья писателя выражает ей глубокую благодарность.

Как и всякому крупному литературному произведению, рассказам Цви Прейгерзона трудно найти определение. Они впервые предлагаются русскому читателю в переводе с иврита — языка, на котором они были написаны.

Для кого-то более привлекательным окажется сам лирический герой рассказов, с его чувствами и мучительными раздумьями, с его душевной стойкостью, позволившей ему устоять и выжить наперекор всему. Другой увидит в этих рассказах прежде всего документальное повествование, отражающее один из трагических разломов истории. Верным будет и то, и другое.

Именно поэтому рассказы писателя, как и все его великолепное литературное наследие, прочитываются как главы из трагедии еврейского народа, предначертанной ему свыше.

В своих произведениях писатель выстраивает многоцветную мозаику еврейской жизни, где тесно переплелись смех и слезы, боль и радость, судьбы и события… В этом сила писательского дарования Прейгерзона, — как и в его умении показать органичное единство жизни во всех ее проявлениях, в широком охвате истории и метаистории, земного и божественного.

И корни, и плоды огромного дарования писателя связаны с языком иврит, с его уходящими в далекую древность культурными традициями, который стал для Прейгерзона родиной в условиях галута [1] Галут — жизнь в рассеянии, диаспоре. . Иврит был для него опорой в духовном одиночестве, выпавшем на его долю, надеждой и верой в будущее в условиях окружавшей его мрачной действительности.

С помощью иврита писатель достигал такого же результата, какого он добивался, будучи специалистом по обогащению полезных ископаемых. Иврит — на всем срезе его пластов — от языка Танаха [2] Танах — вошедшее в употребление в средние века и принятое в современном иврите название еврейской Библии (в христианской традиции — Ветхого Завета). Слово представляет собой акроним названий трех разделов еврейского Святого Писания: Тора (Пятикнижие), Невиим (Пророки), Ктувим (Писания). до современной ивритской литературы — оказался для него богатой рудной жилой, исходным сырьем для извлечения тех благородных руд, которые он использовал в своем творчестве.

Его редкостный талант — вопреки безысходности тогдашней действительности, а, может быть, и благодаря ей, — помог ему создать самобытные художественные ценности, ставшие в один ряд с лучшими произведениями современной ивритской литературы.

Я рекомендую начать чтение этой книги с рассказа «Иврит», в котором ярко сочетаются все слагаемые, характеризующие творчество этого редкого мастера. Описанные писателем события времен сталинского режима пропитаны мощным энергетическим зарядом. Выполненные тонкими мазками, словно живые, глядят на нас лица людей, участвующих в бессмысленной драме затянувшейся тирании. А за всем этим — то сокровенное, что глубоко запрятано в сердце героя рассказа — тайна мужества и мудрость тайны гонимого еврея, которому нет спасения, кроме как в верности самому себе, своему народу и своему языку.

Особое значение рассказов Цви Прейгерзона я вижу не только в том, что писатель столь высокого уровня представляет израильскую литературу на важной международной арене. В этой книге, пронизанной внутренним светом, душевным теплом и мудростью, показана удивительная способность к выживанию народа, который осуществил свою мечту — построил новый Дом на древней родине. Дом, в его земном и Божественном предназначении.

Тель-Авив, 1998

В 1910 году Владимир Жаботинский написал статью «Наше бытовое явление». Отважусь сделать из нее большую выписку. Уверенная правота и гневная ярость сказанного меня восхищают: «Перед нами расстилается необозримая равнина двухтысячелетнего мученичества; и на этой равнине, в любой стране, в любую эпоху, видим мы одно и то же зрелище: кучка бедных, бородатых, горбоносых людей сгрудились в кружок под ударами, что сыплются отовсюду, и цепко держатся руками за какую-то святыню. Эта двадцативековая самооборона, молчаливая, непрерывная, обыденная, есть величайший из национальных подвигов мира, пред которым ничтожны даже греко-персидские войны, даже история Четырех лесных кантонов, даже восстановление Италии. Сами враги наши снимают шапку перед величием этого грандиозного упорства. В конце концов люди забыли все наши заслуги, забыли, кто им дал единого Б-га и идею социальной правды; нас они считают изолгавшимся племенем, в душе которого ничего не осталось кроме коллекции уловок и уверток, наподобие связки отмычек у вора; и если перед чем-нибудь еще преклоняется даже злейший из клеветников, если в чем-нибудь еще видит, не может не видеть символ и последний остаток великой, исполинской нравственной мощи, — это только в уцелевшей, ни на миг доселе не дрогнувшей способности страдать за некое древнее знамя. В этом упорстве наша высокая аристократичность, наш царский титул, наше единственное право смотреть сверху вниз. И теперь, над могилами несметного ряда мученических поколений, разорвать этот круг, распустить самооборону, выдать старое знамя старьевщикам? Что же нам останется? Как это мыслимо? Как это возможно? — Так ощущаем мы, еще не ликвидировавшие предрассудков».

Революция спешила покончить со всеми и всяческими «предрассудками». В общую их свалку был превращен Казанский собор, ставший Музеем религии и атеизма. Помню, как в детстве я вошел под его своды и вдохнул неистребимый запах церковного вина и церковных мышей. Помню православные иконы, превращенные в экспонаты, ветхие книги сектантов. инвентарь масонских лож, выставленный напоказ, и, между прочим, неподалеку от места захоронения Кутузова, полководца и масона. Помню камеру инквизиции с изощренными орудиями пытки и зловещим пламенем, на котором поджаривали еретиков и иудеев. И не забуду «Марранов» [3] Марраны — евреи — жертвы насильственного крещения в Испании и Португалии (кон. XIV–XV в.в.) и их потомки, втайне сохранявшие верность иудаизму.