Хантли Фицпатрик - Моя жизнь по соседству

– Черт! Черт! – ругается Джейс. – Элис…

– Да, да, знаю, – перебивает она. – Сама в толк не возьму. Почему он среди ночи шел по Шор-роад? Там ведь обычно никаких собраний не бывает.

Шор-роад…

Шор-роад!

Тут словно рассеивается страшная дымка, и я вижу, как мама по пути из Уэстфилда выбирает пустую дорогу у реки. Магуайр-парк. Дорога у реки. Шор-роад.

– Мне пора обратно, – говорит нам Элис. – Появятся новости – сообщу.

В больницах я прежде не бывала. Приемный покой наполняется смертельно больными на вид людьми и теми, кто держится совершенно спокойно, так, словно ждет автобус, чтобы отправиться в путешествие, а куда – им совсем неважно. Маленькая стрелка на часах ползет от двойки к тройке, от тройки к четверке. Кого-то из внешне спокойных вызывают раньше тех, кто выглядит так, словно покинет этот мир через считаные миллисекунды. «Доктор Родригес. Вызываю доктора Родригеса». «Доктор Уилкокс. Синий код. Доктор Уилкокс».

Сначала я прислоняюсь к плечу Джейса, но он клюет носом, опуская голову все ниже и ниже. К возвращению Элис голова Джейса лежит у меня на коленях, а я прижимаюсь щекой к его волосам.

Элис с силой расталкивает меня, перебрасывает из путаного сна о Шор-роад в приемный покой, освещенный люминесцентными лампами, к Джейсу, прильнувшему к моим коленям, к катастрофической ситуации.

– Мама велит вам ехать домой. – Элис делает паузу, чтобы глотнуть колы, потом прижимает бутылку к виску. – Джейсу нужно открыть магазин. Устраивать выходной нам нельзя. Поэтому ему нужно поспать хоть пару часов.

– А? Что? – Джейс резко просыпается.

Обычно он выглядит старше меня, но сейчас, со всклоченными волосами и сонными глазами, кажется совсем мальчишкой.

Элис перехватывает мой взгляд и без слов велит: «Позаботься о нем!»

– Езжайте домой! Пока ничего не известно.

Элис делает несколько больших глотков – допивает колу и метко кидает бутылку в синюю пластмассовую корзину для мусора.

Когда мы с Джейсом идем к универсалу, еще падают мелкие дождевые капли. Джейс поднимает голову к небу, но оно в тучах. Звезд не видно. Домой мы едем молча, но вот Джейс убирает руку с руля и переплетает пальцы с моими, да так крепко, что мне становится больно.

Когда сворачиваем на подъездную дорожку к дому Гарреттов, свет в доме горит по-прежнему ярко.

– Неужели они еще не спят? – бормочет Джейс.

– Дети сильно перепугались, – говорю я, гадая, царит ли в доме хаос. Может, зря мы оставили с ними Тима?

В доме тишина. Кухня выглядит так, словно голодные захватчики вторглись на нее и спешно ретировались. Всюду стаканчики от мороженого, пакетики из-под чипсов, коробки из-под сухих завтраков, но ни единой живой души.

– Могли сказать мне, что эта кроха никогда не спит! – говорит нам Тим из гостиной.

Когда мы заходим, он сидит в кресле у раскладного дивана. На диване спит Энди, раскидав длинные загорелые ноги. К груди ее жмется Джордж. Дафф прямо в одежде растянулся поперек дивана у самого подлокотника. Гарри свернулся клубком на подушке у ноги Энди. Конечно, вместе не так страшно.

Пэтси ощупывает Тиму нос, дергает его за нижнюю губу. В голубых глазах ни капли сна.

– Прости, брат, – извиняется Джейс. – Обычно она ложится вовремя.

– Знаешь, сколько раз я читал ей «Если дать мышке печенюшку»? Долбанутая сказка! Как же ее в детской книжке напечатали?!

– Я думал, она про няню! – смеется Джейс.

– Черта с два! Она про пагубную зависимость. Чертовой мышке всего мало. Даешь ей одно, она хочет другое, потом просит третье и так далее. Долбанутая сказка, но Пэтси понравилась. Пятьдесят тысяч раз ее читали. – Тим зевает, а Пэтси уютнее устраивается у него на груди и цепляется ему за рубашку. – Ну, как дела?

Мы рассказываем ему, что знаем – ничего! – и кладем Пэтси в кроватку. Сперва малышка смотрит на нас с сердитым недоумением, потом сжимает свои пять пустышек, с невероятной сосредоточенностью закрывает глаза и крепко засыпает.

– Увидимся в магазине, брат! Я его открою. Спокойной ночи, Саманта! – И Тим уходит в темную ночь.

Несколько минут мы с Джейсом стоим на пороге и смотрим. Вот Тим включает фары, и «джетта» движется по подъездной дорожке. Молчание затягивается.

– Сэм, вдруг у папы серьезная черепно-мозговая травма? Вдруг он в коме? Вдруг он никогда не проснется?

– Пока мы не знаем, насколько все серьезно, – отвечаю я.

Пожалуйста, пусть ничего серьезного не обнаружат! Ну, пожалуйста!

Джейс наклоняется и снимает носок:

– Сэм, тут же голова. Дело наверняка серьезное. У папы с мамой нет медицинской страховки. Только мы, дети, застрахованы.

Я зажмуриваюсь и тру себе лоб, словно так проще осмыслить слова Джейса.

– Они прошлой весной от нее отказались, – тихо сообщает мне Джейс. – Я слышал их разговор… буквально несколько фраз. Мол, они оба здоровы, сравнительно молоды, хронических заболеваний нет. Ничего серьезного. – Джейс скидывает вторую кроссовку, и она с грохотом валится на пол. – Так было тогда, а сейчас все серьезно.

Я качаю головой и сглатываю. Мне нечего сказать ни в утешение, ни вообще.

Джейс выпрямляет спину, берет меня за руку и ведет на лестницу.

Комнату Джейса мягко озаряет ИК-лампа в клетке Волдеморта, слабое красное сияние едва освещает другие клетки. Пахнет землей, зеленью, свежими опилками; тишину нарушает шорох колеса, которое вертит хомяк.

Джейс включает прикроватную лампу, кладет сотовый на тумбочку. Кошка Мазда лежит посреди кровати, подняв лапы кверху; ее Джейс отодвигает к изножью. Он достает из комода белую футболку и протягивает мне.

– Сэм! – шепчет он, поворачиваясь ко мне, красивый растерянный мальчик.

Я дышу ему в шею, роняю футболку на пол, когда руки Джейса ложатся мне на пояс, притягивают к себе так близко, что я чувствую, как его сердце бьется рядом с моим.

Это неправда, я просто выдумываю, поэтому льну к Джейсу губами, руками, всем телом изливаю на него свою любовь. Я отторгаю тихое «Шор-роад», мамино «Господи!», спокойный голос Клэя и страшный удар. Свои фантазии я складываю, оборачиваю пузырьковой пленкой, обвязываю изолентой и убираю подальше.

Мы и прежде торопились, желали испытать все, что только можно, но никогда так не неистовствовали. Джейс тянет меня за топ, я вожу ладонями ему по бокам, чувствую его трепет и напряжение, его губы согревают мне шею, мои пальцы запутались у него в волосах… Получается отчаянно, судорожно, но облегчение наступает, глухая ночь наполняется силой жизни.

Потом Джейс устало кладет мне голову на плечо и тяжело дышит. Какое-то время мы молчим, потом он спрашивает:

– Я должен извиниться? Не знаю, как… Почему я… Мне-то помогло, только…

Я медленно прижимаю палец ему к губам: