Хантли Фицпатрик - Моя жизнь по соседству

Клэй садится на ступеньку и прижимает голову к стене. Он само терпение, похоже, что мои слова его чуть ли не забавляют.

– Разве не о маме ты должна думать в первую очередь? Ты же видишь, сколько сил она отдает работе. Видишь, как важна эта работа для нее. Если лишишь маму этой работы, сможешь потом спокойно спать? – Клэй понижает голос. – Ты, я и твоя мама… в целом мире лишь мы втроем знаем о случившемся. Начнешь болтать, расскажешь той семье – о ЧП узнают все. Новость просочится в газеты, возможно, даже в центральные. Ты уже не будешь привилегированной девушкой из идеального мира, настоящей принцессой. Ты станешь дочерью преступницы. Представляешь, каково это?

Желчь обжигает мне горло.

– Я не принцесса! – заявляю я.

– Еще какая принцесса! – невозмутимо парирует Клэй и машет рукой, показывая на большую гостиную, элегантную мебель, дорогие аксессуары. Тебя с младенчества растили принцессой, поэтому такая жизнь для тебя норма. Но все, что у тебя есть, вся твоя жизнь заработаны твоей мамой. Деньгами ее семьи, ее упорным трудом. Как насчет благодарности?

– Почему бы ей не объясниться? Ну, выступить и…

– Отъезд с места происшествия, в котором ты виноват, не объяснишь, Саманта. Особенно должностному лицу. Может, ты не в курсе, но такое не удалось даже Тедди Кеннеди. Жизнь твоей матери пойдет под откос. Твоя – тоже. Чтобы ты лучше поняла, добавлю, что под откос пойдет и твой роман. Сомневаюсь, что твой парень захочет встречаться с дочерью женщины, покалечившей его отца.

Клэй говорит так гладко, и я представляю себе попытку объяснения с Джейсом, вспоминаю его лицо в приемном покое, его потерянный вид. Он возненавидит меня. «Что за человек на такое способен?» – спросит он. Как тут ответить: «Моя родная мать»?

Спокойное лицо Клэя дрожит у меня перед глазами из-за слез, которые заволокли мне глаза.

Клэй достает полотняный носовой платок и протягивает мне.

– Саманта, это не конец света, – участливо говорит он. – Это лишь один парень и одно лето. Знаешь, что я усвоил в свое время? Семья – это все.

«Оставление места происшествия в штате Коннектикут считается одним из самых тяжких преступлений и влечет за собой наказание в виде лишения свободы на срок до десяти лет и штраф в размере ста тысяч долларов». Я апатично смотрю на ссылку, которую нашла в Сети, – черные слова буквально бьют по глазам.

Что случится, если маму посадят на десять лет? Трейси будет в колледже, там она и останется. А куда денусь я? На отца вряд ли стоит рассчитывать. Раз он бросил меня малышкой, то встрече с дочерью-подростком вряд ли обрадуется.

Но мистер Гарретт… Сегодня ночью у него дежурит Джейс. Он звонил мне сказать: «Папа проснулся, это здорово. Он нас узнал. Но теперь у него церебральный венозный тромбоз, кажется, так это называется. Лекарств папе не дают, потому что тромб в голове. Врачи боятся кровоизлияния. Слушаю этот медицинский жаргон и не понимаю, почему не говорить простым языком? Может, потому что диагноз страшный».

Не могу признаться ему. Не могу! Что же я могу сделать? «Не бросать их в трудный час» звучит расплывчато и бессмысленно. Это вроде надписи на футболке или наклейки на бампере, заявление, которое не обязательно подкреплять делом.

Я могу сидеть с детьми Гарреттов. Все время. Бесплатно. Могу…

Что? Оплатить больничные счета? Из ящика стола я достаю сберкнижку и смотрю, сколько заработала за последние три лета. Четыре тысячи пятьсот тридцать два доллара двадцать семь центов. На пластыри и аспирин хватит, и то если придумаю, как тайком вручить деньги Гарреттам.

Следующие несколько часов я придумываю разные способы. Можно положить деньги в конверт и бросить в почтовый ящик, мол, от «от доброжелателя». Можно подсунуть деньги в кассу в магазине. Можно подделать документы, мол, Гарреты выиграли в лотерее или получили наследство от старого, больного, неизвестного родственника…

До утра новых блестящих идей не появляется, поэтому я делаю самое малое, единственное, что приходит в голову, – бегу через двор, мимо забора, стуча шлепками по подъездной аллее, и открываю дверь ключом, который Гарретты держат под детским бассейном. Зазубренный, острый, он утонул в чересчур длинной траве.

Я варю кофе. Я достаю коробки с сухими завтраками. Я пытаюсь навести порядок на кухонном столе. Я гадаю, кто дома и стоит ли подняться к Джейсу, когда дверь-ширма распахивается и заходит он сам. Джейс трет глаза, потом замечает меня и вздрагивает.

– Тренировался? – спрашиваю я, но, приглядевшись, замечаю, что для тренировок он выглядит слишком опрятно.

– Газеты разносил. Представляешь, один парень с Маклейн каждое утро ловит газету, которую я кидаю во двор. Если минут на пять опаздываю, он ругается. Сэм, что ты делаешь? Только не думай, я очень рад тебя видеть… – Джейс подходит ближе и кладет голову мне на плечо.

Я жестом показываю на стол:

– Просто решила начать пораньше. Не знала, дома твоя мама или…

– Не-а, – зевая, отвечает Джейс. – Я заезжал к ним на обратном пути. Мама собирается целый день сидеть в больнице. Элис взяла напрокат молокоотсос. – Он краснеет. – Ну, для Пэтси. В общем, о малышке подумали. Папа наконец заговорил, и теперь мама не хочет его оставлять.

– А он… что-нибудь помнит?

Если мистер Гарретт помнит, то явно не поделился с Джейсом, лицо у которого как раскрытая книга.

– Ничегошеньки. – Джейс достает из холодильника молоко и пьет прямо из пластиковой бутылки. – Помнит, как после собрания решил прогуляться, подышать свежим воздухом, думал, вот-вот начнется дождь, а проснулся уже весь в трубках.

Облегчение накрывает с головой. Это признак верности или неверности?

Джейс поднимает руки за голову, делает наклоны в стороны, растягивается, закрывает глаза.

– Мама беременна, – сообщает он тихо, почти шепотом.

– Что?!

– Точно я не знаю. То есть сейчас, конечно, не время для таких объявлений. Но я почти уверен. Ее тошнит по утрам, тянет на соленое… Скажем так, знакомые симптомы.

– Ничего себе, – отзываюсь я, резко сев на кухонный стул.

– Это ведь хорошо, да? Я должен радоваться. Раньше я всегда радовался, только…

– Сейчас не самое лучшее время, – подсказываю я.

– Сэм, в последнее время я чувствую себя виноватым. Ну, из-за мыслей, которые у меня появляются…

Мы хорошо знаем друг друга, но почему-то я и не думала, что Джейса терзает чувство вины. Он ведь такой правильный, спокойный, уравновешенный.

– Знаешь ведь, как бесят некоторые, – продолжает Джейс чуть слышно, будто не хочет, чтобы я слышала его слова. – Те, кто подходят к маме в супермаркетах и напоминают о существовании противозачаточных средств. Или козел, месяц назад ремонтировавший генератор в магазине. Папа попросил рассрочку оплаты, а ему ответили: «Вам что, не объясняли, что столько детей это беспросветная бедность?» Я чуть не избил того козла. Но порой… я сам так думаю. Гадаю, неужели родители… ну …не понимают… что, если заведут еще одного ребенка, мы, остальные, чего-то лишимся? Ненавижу себя за это. Но и не думать не могу.