Хантли Фицпатрик - Моя жизнь по соседству

Я пытаюсь вдохнуть полной грудью, но не могу.

– Нет, – отвечаю я. – Клэй вызвал «скорую» с ближайшего таксофона.

– Саманта, папа лежал там один под дождем.

Я киваю, стараясь проглотить колючую проволоку, застрявшую в горле.

– Если бы я знала, если бы догадалась, то вылезла бы из машины… – мямлю я. – Обязательно! Но когда это случилось, я спала, и они просто уехали. Все произошло очень быстро.

Джейс расправляет плечи и отворачивается к воде. Он что-то говорит, но так тихо, что речной ветерок уносит его слова.

Я пододвигаюсь ближе, я хочу коснуться его, преодолеть разрыв между нами, но Джейс неподвижен, силовое поле вокруг него держит меня на расстоянии.

– Когда ты узнала? – так же тихо спрашивает он.

– Предчувствие появилось, когда ты сказал про Шор-ро-ад, но …

– На следующий день! – перебивает меня Джейс, срываясь на крик. – На следующий день папе в черепе просверлили отверстия, а полиция еще делала вид, что занимается расследованием. – Он сует руки в карманы и уходит от меня к краю скалы, скошенному к воде.

Я иду следом и касаюсь его плеча:

– Но точно я не знала. Я не позволяла себе догадаться еще неделю. Тогда я услышала разговор мамы и Клэя.

Джейс смотрит на реку и ко мне не поворачивается. Но он и не отстраняется.

– Тогда ты и решила со мной расстаться? – сухо спрашивает он, а ведь голос у него очень выразительный.

– Тогда я поняла, что не могу смотреть тебе в глаза. А Клэй еще пригрозил аннулировать контракты между маминым предвыборным штабом и магазином твоего папы, поэтому…

Джейс сглатывает, осмысливая услышанное:

– Все так сложно…

Я киваю.

– Я постоянно представляю, как папа лежал под дождем. Ты знаешь, что он упал ничком. Машина ударила его и подбросила в воздух. Он футов десять пролетел. Когда приехала «скорая», он лежал в луже. Еще пара минут, и захлебнулся бы…

Мне снова хочется сбежать. Тут ничего не скажешь и ничего не поделаешь.

– Папа ничего не помнит, – продолжает Джейс. – Начинающийся дождь, потом пустота, потом больница. Но мне кажется, что тогда он все понимал. Что он один, что ранен, что никто ему не поможет. – Джейс резко поворачивается ко мне: – Ты осталась бы с ним?

Человек не в силах предугадать, как поступит в гипотетической ситуации. Каждый хочет думать, что бросил бы спасательный жилет и махал бы рукой с борта тонущего «Титаника»; что заслонил бы от пули незнакомого; что вернулся бы на поле боя искать раненых, а не спасся бы бегством. Только никто не знает, как поступит, когда вокруг рушится мир, не знает, подумает о себе в первую или в последнюю очередь…

Я заглядываю Джейсу в глаза и говорю ту правду, на которую способна:

– Не знаю, такого выбора у меня не было. Зато я знаю, что происходит сейчас. Я выбираю тебя.

Джейс обнимает меня, я крепко цепляюсь за него. Я уже столько плакала, что слез не осталось. У Джейса дрожат плечи, но постепенно он успокаивается. Долгое время мы не говорим ни слова.

И это хорошо, ведь даже самые правильные слова: «Я люблю тебя. Мне очень жаль. Простишь меня?» – тут неравноценная замена молчанию.

Обратно к Гарреттам мы едем тоже молча, но это молчание совсем не то, что было по дороге в парк. Когда Джейс не переключает передачу, то свободной рукой накрывает мою, и мы переплетаем пальцы. Я то и дело наклоняюсь к нему и кладу ему голову на плечо.

Мы сворачиваем на подъездную дорожку, останавливаемся у универсала, и Джейс спрашивает:

– Сэм, и что теперь?

Сказать ему правду было сложнее всего. Хотя теперь все еще сложнее – предстоит объяснение с Элис. С миссис Гарретт. С мамой.

– Пока я поговорила только с тобой.

Джейс кивает, закусывает нижнюю губу и переключается на нейтралку. Он долго смотрит себе на руки.

– Как ты хочешь это сделать? – спрашивает Джейс наконец. – Пойдешь со мной?

– Мне нужно маме сказать. Ну, что ты в курсе. Она наверняка… – Я тру лицо ладонями. – Не представляю, как она отреагирует. Не представляю, что сделает. Реакцию Клэя тоже не представляю. Но я должна ей сказать.

– Слушай, мне нужно подумать. Ну, как сообщить новость. Начать с мамы или как-то иначе… Не знаю. Я буду на связи. Если что-то случится, позвони мне, ладно?

– Ладно.

Я выбираюсь из машины, но Джейс хватает меня за руку и останавливает.

– Не знаю, что и думать, – говорит он. – Ты была в курсе. С самого начала. Как же иначе? – Вот он, ключевой вопрос. – Как могла ты не понять, что случилось нечто ужасное?

– Я спала, – отвечаю я. – Дольше, чем следовало.

Что мама дома, я понимаю сразу: на крыльце ее темно-синие сандалии, на комоде в коридоре ее сумочка Прада, но ни на кухне, ни в гостиной ее нет.

Я поднимаюсь на второй этаж в ее комнаты, чувствуя, что вторглась на чужую территорию, а ведь это мой дом.

Мама явно выбирает наряд для очередного мероприятия и определиться не может, потому что кровать завалена одеждой и в пестрой, и в пастельной гамме, и сочно-бирюзовой. Рядом, в полном контрасте с ней, деловые костюмы, белые и темно-синие.

Шумит душ.

Ванная у мамы огромная. Она сотни раз ее переоборудовала, делая все больше и роскошнее. Сейчас ванная застлана ковром, в ней ванна в римском стиле, полотенцесушители, стеклянная душевая кабина с семью форсунками, поливающими из любой точки. Мама говорит, что ванная оформлена в цвете устрицы, а по-моему, она просто серая. В углу небольшое трюмо и банкетка. На трюмо целые ряды флаконов с духами и лосьонами, баночек, бутылочек и залежи косметики. Я приоткрываю дверь, и на меня валит пар, такой плотный, что ничего не разглядишь.

– Мама! – зову я.

Мама вскрикивает:

– Никогда так не делай, Саманта! Не подкрадывайся к человеку под душем! Ты что, «Психо» не смотрела?

– Нам нужно поговорить.

– Я в скрабе.

– Когда закончишь. Но скоро.

Внезапно душ отключается.

– Пожалуйста, дай мне полотенце! И халат.

Халат из персикового шелка я снимаю с крючка у двери и, разумеется, замечаю рядом темно-синий мужской халат. Мама приоткрывает кабину, протягивает руку и хватает халат.

Халат надет, плюшевое полотенце цвета устрицы тюрбаном обмотано вокруг головы – мама садится у трюмо и берет крем.

– Думаю поставить «Рестилайн» между бровями, – говорит она. – Небольшую дозу. Не для полной гладкости, а чтобы спрятать эту морщинку. – Мама показывает на невидимую морщинку и натягивает кожу на лбу. – По-моему, это хороший карьерный ход, ведь морщины – знак раздражительности и тревоги. Избиратели не должны думать, что меня что-то беспокоит, это подорвет их доверие, согласна? – улыбаясь, спрашивает мама – моя мама с тюрбаном из полотенца и непростой логикой.

Только я выбрала тактику разговоров начистоту: