Хантли Фицпатрик - Моя жизнь по соседству

– Я пойду наверх, – говорю я и разворачиваюсь, чтобы уйти.

Может, если просплю лет сто, проснусь и ситуация изменится к лучшему?

Просыпаюсь я оттого, что мама трясет меня за плечо:

– Милая, нельзя спать целый день! У меня есть планы.

Мама выглядит как прежде: гладкий пучок, безупречный макияж, спокойные голубые глаза. У меня состояние противоположное тому, что было после первой ночи с Джейсом. Разве когда происходит что-то важное, это не отражается у человека на лице? У мамы не отражается.

– Я выходной взяла, – сообщает мама, гладя меня по спине. – Знаю, я уделяла тебе слишком мало времени: дела, вечно дела. Вот я и подумала, может, на фейшлы с тобой сходим или…

– На фейшлы? – переспрашиваю я таким тоном, что мама отстраняется, но потом так же вкрадчиво продолжает:

– Помнишь, в первый день летних каникул мы всегда ходили на фейшлы? У нас это стало традицией, но в этом году я ее нарушила. Вот я и решила компенсировать потерянное. Потом можно где-нибудь пообедать…

Я резко сажусь:

– Ты правда думаешь, что поступаешь правильно? Компенсировать нужно не мне.

Мама подходит к окну, из которого видна лужайка Гарреттов:

– Прекрати, ни к чему хорошему это не приведет.

– Мам, я прекращу, если пойму, почему не приведет.

Я слезаю с постели, встаю рядом с ней у окна, смотрю на дом Гарреттов, на игрушки во дворе, на надувные матрасы и круги в бассейне, на «мустанг».

Мама делает каменное лицо:

– Хочешь правду? Отлично! Когда вы с Трейси были маленькими, особой радости я не испытывала. Я не как та женщина… – Мама кивает на территорию Гарретов. – Я не племенная кобыла! Нет, детей я, конечно, хотела. Я росла без братьев и сестер и всегда страдала от одиночества. Потом я встретила вашего отца с его большой семьей и подумала… Но беспорядок, запахи, постоянную суету я возненавидела. Выяснилось, что и отцу вашему это в юности поднадоело. Вот он и решил снова насладиться молодостью, бросив меня с двумя малышками. Я могла позволить себе десяток нянь, но у вас была только одна, и приходила она исключительно по будням. Я справилась. А сейчас я наконец заняла свое место. – Мама трясет меня за плечо, словно хочет снова разбудить. – Ты хочешь, чтобы я все это бросила?

– Но ведь…

– Я упорно работаю, причем уже давно, так давно, что ты представить себе не можешь. По-твоему, я до конца жизни должна расплачиваться за единственный вечер, когда позволила себе расслабиться и хорошо провести время? – Мама снова трясет меня за плечо, ее лицо так близко от моего. – Саманта, по-твоему, это правильно?

Я уже не знаю, что правильно. Голова болит, в сердце лишь пустота. Хочется разобраться в маминых аргументах, нащупать фальшь, но все слишком запутанно.

Я до сих пор наблюдаю за Гарреттами и с облегчением подмечаю признаки того, что жизнь входит в нормальное русло: Элис загорает на садовом стуле, Дафф и Гарри перестреливаются из водяных пистолетов. Только, наблюдая, я не испытываю прежних чувств – надежды и умиротворения оттого, что где-то кипит жизнь, не похожая на мою, яркая и насыщенная. Теперь я чувствую себя Дороти, отосланной обратно в Канзас, где вместо буйства красок лишь два цвета – черный и белый.

Я стараюсь гасить воспоминания о Джейсе, но они преследуют меня. Вчера под кроватью я нашла его футболку и застыла, потрясенная, что ни я, ни мама ее не замечали. Я затолкала ее в ящик со своими футболками, потом вытащила и спала в ней.

В кои-то веки я выбираюсь из дому и шагаю по подъездной аллее, когда кто-то хлопает меня по плечу. Я оборачиваюсь и вижу Тима.

– Какого хрена ты творишь? – спрашивает он, схватив меня за руку.

– Оставь меня в покое, – вырываюсь я.

– Черта с два! При мне-то Снежную Королеву не корчи! Ты бросила Джейса без объяснений. Нэн ни словечка гребаного не скажет, только то, что вы больше не подруги. Взгляни на себя! Выглядишь ужасно. Тощая, бледная… ты на себя-то не похожа. Мать твою, что с тобой происходит?!

Я достаю ключ, чтобы открыть дверь. День выдался жаркий, а ключ словно каменный: такой холодный и тяжелый.

– Тим, я не буду с тобой разговаривать на эту тему. Тебя это не касается.

– И это черта с два! Джейс – мой друг. Ты привела его в мою жизнь. С ним мне стало лучше. Я не собираюсь стоять и смотреть, как ты плюешь на него, когда он и так весь оплеван, разгребать не успевает.

Я открываю дверь и швыряю на пол сумочку, которая кажется свинцовой. Голова раскалывается, а Тим жалеть меня не намерен – он заходит следом и захлопывает дверь.

– Я не могу с тобой разговаривать.

– Отлично. Поговори с Джейсом.

Я поворачиваюсь к Тиму. Даже такое простое движение причиняет боль. Может, я понемножку каменею? Но если так, больно быть не должно, правда?

Тим впивается в меня взглядом, и злость у него в глазах сменяется тревогой.

– Саманта, пожалуйста, я же тебя знаю. Это не ты так себя ведешь. Так ведут себя взбалмошные, капризные сумасбродки и идиоты, вроде меня. Тебя я знаю с самого детства. Ты и тогда была очень собранной и ответственной. Получается абсурд. Вы с Джейсом казались серьезной парой. Нельзя же взять и бросить такие отношения. Что с тобой, мать твою?!

– Я не могу с тобой разговаривать, – повторяю я.

Спокойные серые глаза Тима тщательно изучают меня.

– Тебе нужно с кем-то поговорить. Не с Джейсом, не с Нэн… Разумеется, не с твоей мамой… Тогда с кем?

Ни с того ни с сего я начинаю плакать. То вообще не плакала, а теперь не могу остановиться. Заметно напуганный Тим оглядывается по сторонам, словно надеется, что кто-то появится и спасет его от этой плаксы. Я сползаю по стенке на пол и продолжаю реветь.

– Черт, черт, перестань! Не верю, что дела так плохи. Любую проблему можно решить… – Тим бросается к кухонному столу, отрывает несколько бумажных полотенец от рулона в фарфоровом держателе и протягивает мне: – Вот, вытри глаза. Решить можно любые проблемы. Даже мои. Послушай, я хочу получить-таки школьный аттестат. Я съезжаю от родителей. У Коннора, моего приятеля по Анонимным Алкоголикам, есть квартирка над гаражом. Туда я и перееду, чтобы не видеться с предками и… На, высморкайся.

Я беру шершавую салфетку и сморкаюсь. Знаю, от слез лицо у меня красное и опухшее. Раз я начала плакать, то теперь могу вообще не остановиться.

– Ну вот. – Тим неловко хлопает меня по спине: так помогают не плачущим, а тем, кто поперхнулся. – Что бы ни стряслось, ты обязательно справишься, только… Я не верю, что ты, решив свои проблемы, бросишь Джейса.

Я плачу еще сильнее.

С безысходностью на лице Тим снова отправляется на кухню за бумажными полотенцами.

– Можно мне… – От сильного рева начинается икота, и я не могу продышаться.