Александр Иванов - Записки анастезиолога

Короче, двое работяг из Белоруссии, какие-то штукатуры-облицовщики, подрядились на отделку коттеджа местному папику. Срок, значит, им – две недели. Папик оставляет ключи и едет отдыхать. Но допускает ошибку, выдает аванс. Друзья, оставшись одни, естественно, сразу, незамедлительно начинают бухать. Времени впереди вагон, успеют. Пьют день, два, неделю – кончается водка. Идут в сельмаг. Чего они там не поделили с местной гопотой – не знаю. Но отпизжены были друзья с невообразимой человеческой жестокостью, с применением предметов. Итог: у одного сломано двенадцать ребер, у второго переломы обеих плечевых костей. И не просто переломы, а открытые, кости торчат наружу в разные стороны. Но друзья нашли в себе силы посетить сельмаг, затарились на несколько дней, добрались до дома и сели продолжать. Сколько бы еще смогли – неизвестно, но из отпуска вернулся хозяин. Надо сказать – порядочный парень, вызвал «Скорую», следом приехал сам, предложил оплатить лечение, хотя и не мог вспомнить имен своих работничков.

Вы удивлены, что я мою руки средством для мытья посуды? Нисколько! Мне пох…, чем ты моешь руки. Я удивляюсь, как можно бухать с открытыми переломами обоих плеч. Ты такое видел?

– Не знаю. Ну я видел, как пьют безрукие, один, помню, стакан так хватал своими обрубками – не вырвать. Как водку в гастростому вливают, видел. Один раз встречал человека с боковым амиотрофическим склерозом, который бухал, будучи подключен к аппарату ИВЛ. Все нормально у него было, руки-ноги, даже ходить мог, только дышать самостоятельно был не способен. Помню, ему еще такой дыхательный аппарат родня купила, портативный. Батарейку зарядит, на час-два хватает, успевал на коляске до магазина и обратно. А чего ему еще делать, все было веселей смерти ждать.

– Не, ну понять, как человек пил с половиной сломанных ребер, можно. А тут вариант один, стакан за него держал друг и подносил ко рту. А еще удерживал от падения, страдалец все дни просидел на стуле, не шевелясь, все-таки больно было. Ну а как хезал – понятно. Воняло от него, ё…, дерьмом и гниющим мясом. Даже штаны сгнили, рассыпались, когда снимали. Я спросил, а чего сразу не приехали? Говорят, боялись, работают в России незаконно, да и денег на лечение нету. Надеялись, что ситуация как-то рассосется сама. Долго в реанимации лежали, два друга – две белые горячки. Опохмелиться твои коллеги не давали. У того, что с ребрами, – пневмония, абсцесс, у второго на руках гниет мясо. Полная жопа. Поначалу даже думали обе руки сразу отрезать, потом решили погодить, сами отвалятся. Но чудо, один остается в живых и даже поправляется. Угадай кто? Тот, у которого переломаны руки. Херовенькие такие ручонки после всех операций получились, кривоваты, но ничего, работают. Этими ручками он цинковый гробешник своего друга и потащил на родину. Вот, живут люди интересно, не то что мы с тобой.

О чем можно разговаривать, сидя на работе ночью в мокрых футболках? Халаты выстираны, сохнут. Не у всех нашлось, во что переодеться. Не рассчитали мы количество содержимого в желудке очередного пациента. Трое далеко не молодых врачей поверили человеку на слово. Позор, знали, убеждались тысячи раз, верить никому нельзя. Но так хочется верить людям. Поверили, что тот не успел попить пивка, прежде чем получить удар ножом в живот. Еще как успел. Недооценили, что имеем перед собой обычного психопата-истерика, способного на непредсказуемое. А беседа с ним начиналась вполне мирно:

– А ты зачем из своей деревни приехал, как она там называется, Большая Дороть? Специально, чтобы в Питере нож в живот получить? Ты разве не мог этого дома сделать?

– Да я за пивом пошел, а какой-то мудак на меня из кустов с ножом. Мне страшно, доктор, я боюсь!

– А пойти за пивом в два часа ночи ты не боялся?

– Так откуда я знал, что такого идиота тут встречу?

– А откуда в тебе такая уверенность, что ты здесь, в больнице, нормальных людей встретил? Нормальные в это время все дома, спят.

– Доктор, а больно не будет? Я боли боюсь!

– А ты не бойся, привыкай. Мы вот давно к боли привыкли. Особенно к чужой. Давай сам переползай на стол, у нищих слуг нет.

И тут, в последний момент, товарищ, подсобрав свои вывалившиеся кишки в руку, решает сорваться со стола с криком: «Я боюсь, я не хочу умирать!» Хирурги, удерживая клиента, наваливаются ему на живот, анестезилог не успевает отскочить, в результате фонтан рвотных масс, отразившись от бестеневой лампы над столом, накрывает всех сверху.

Ну и о чем можно побеседовать в такой ситуации? Я говорю, хотел завтра на выставку Сезана сходить, в Эрмитаж, привезли несколько картин всего на неделю. Но разговор об искусстве как-то сразу зашел в тупик. Нужно искать другую тему.

– Ладно, – говорю, – мы тут сами виноваты, зонд не могли засунуть в приемном, поторопились на свою голову, поверили козлу, что желудок пустой. А я как-то видел картинку в автобусе, ну тогда у Финляндского вокзала кольцо было, вечно толпа народа. Автобус набился, а на задней площадке стоит бухарик, пьянющий вусмерть, народу в автобус набилось, не сдвинуться, двери не закрываются. И тут подбегает такой крепыш, с силой заталкивает всех внутрь, а сам остается на нижней ступеньке. И двери, значит, закрылись. Но так он прижал алкаша, что тот перегнулся ему через плечо и все, что было в его желудке, вывалил мужику на спину. Ну а мужик в давке не заметил, проехал несколько остановок, не давал дверь открыть, на своей остановке вышел, смотрю – идет. Вся спина у пальто заблевана, а сам счастливый такой, рад, что быстро доехал, силушка пригодилась, домой торопится, в семью. Вот придет, домашних обрадует, подарочек.

Народ оживился, беседа пошла веселее, чувствуется, тема ближе. Хирург:

– А я помню, как-то 9 мая, в праздник, еду домой в метро. Середина дня, народ потихоньку разъезжается с парада. Вагон полупустой, и стоит веселый такой капитан первого ранга, на поручне повис, держится. Красавец, в парадной форме, белоснежный китель, кортик на боку. И икота неукротимая. И вот чувствуется, поджимает его, не сдержаться, оглядывается он по сторонам, не смотрит ли кто, снимает фуражку и так аккуратненько в нее выблевывает все, что в желудке было. А было много. Снова по сторонам – зырк, но все, понятно, отвернулись, делают вид, что ничего не видели. Но капитан решает выйти на первой станции, может, ему надо, может – просто неудобно стало. Станция «Невский проспект», пересадка, я выхожу следом, смотрю, капитан свою фуражку так полусогнутой рукой прижал к груди, и четким таким строевым шагом хуячит по платформе, марширует, значит, на автопилоте. А навстречу патруль, майор и два зеленых курсанта, мудачка. Ну не надо в метро честь отдавать, не надо. Но так капитан выглядел браво, что у любого служивого рука сама тянется честь отдать. Ну и капитан, естественно, тоже рефлекторно хотел рукой махнуть, да вспомнил, что фуражка-то у него в руках. И надевает ее, значит, на голову и честь отдает. И весь китель… Блевотина стекает. А сам продолжает так же маршировать по платформе. Но вид уже не тот. Слышу только, майор, старший патруля, курсантам: «Ну вы и мудаки! Сколько раз вам говорить! Ё…., что теперь с ним делать?»