Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

У Софии был уже весьма скучающий вид, после обеда она вышла погулять, но это ей скоро надоело, и она вернулась в дом. Алекс посмотрел на часы и решил, что пора ехать обратно.

— По дороге сюда я встретил на станции одного старого знакомого, он работает посредником у русских, те послали в Эстонию делегацию покупать продукты. Как у вас с урожаем картофеля, есть что продавать?

«Старым знакомым» был Август Септембер, и для Алекса оказалось совершеннейшей неожиданностью, что его бывший подчиненный занимается такими делами. Увы, выяснилось, что Тыну посадил картошку только для своих нужд. «В прошлом году половина урожая сгнила в подвале, и я подумал, чего ради мучиться!» — стал оправдываться сводный брат, это было очень на него похоже, всегда находить объяснение тому, почему что-то не сделано.

«И для моей семьи не найдешь пару мешков?» — спросил Алекс, но тут вмешалась мать и сказала, что на своих всегда хватит, — мать лучше Тыну знала, сколько Алекс вложил денег в ее хутор. Они пошли во двор, Тыну запряг лошадь в телегу, и они с Алексом взвалили на нее два мешка, мать же со своей стороны добавила большой копченый окорок. По пути на станцию Алекс дал Тыну ряд указаний, помимо прочего велел начинать думать об осенней пахоте. «Да у меня даже семян нет!» — пожаловался Тыну, но Алекс сказал, что пусть он об этом не тужит, семена будут. Он велел передать и Адо, чтобы тот не оставлял землю под паром, подумав, что даже если он с семьей поедет дальше в Берлин, Август Септембер может купить урожай обоих хуторов для своих большевиков. Софии очень понравилась езда на телеге, так что Алекс, в итоге, все-таки был рад, что взял девочку с собой. Матери он обещал, что будущим летом, если ничего

не помешает, на каникулы он отправит детей к ней. Эльзе он передал большой привет, сестра продолжала жить со своим аптекарем, их брак был вполне спокойным и устойчивым, только вот так и остался бездетным. Про Ханса никто ничего не слышал.

Прощание на вокзале было беглым, как и до того прощание с матерью — теперь, когда он переселился сюда, ни у кого уже не возникало ощущения, что он может уехать надолго или даже вовсе не вернуться. Тыну помог втащить мешки с картофелем в вагон, махнул на прощание рукой и был таков. Обратную дорогу они молчали, Алекс подумал сначала, что София хочет поделиться с ним впечатлениями, ей ведь не удалось на хуторе ни с кем толком пообщаться, но дочь, наверное, устала, чуть позже она положила голову на плечо отца и задремала. Алексу спать не хотелось, он сидел и думал, что надо же, вот он наконец на родине, но никакого особого чувства это в нем не вызывает, восторга уж точно. Многое тут как будто должно было быть иначе, чем раньше, но на самом деле все осталось по-старому. Да и откуда, подумал он вдруг, взяться переменам, да, государство было новое, но люди — люди-то остались те же…

Глава вторая. Первые шаги

Окно гардеробной было расположено настолько высоко и из него до длинной скамейки перед шкафчиками, на которой, поджав ноги, сидел Эрвин, доходило так мало света, что братишка держал книгу прямо перед глазами.

— Ослепнешь! — машинально повторил Герман слова, которые слышал из материнских уст десятки раз.

Эрвин захлопнул Шекспира и сунул в портфель, уже и без того туго набитый.

— На примере лорда Глостера можно сказать, что слепота иногда, наоборот, означает прозрение.

Они поменяли обувь, надели пальто и школьные фуражки, Герман накинул на шею шарф, но Эрвин завязал им глаза и стал валять дурака:

— О, боги! Я самовольно покидаю жизнь, бросаю бремя горестей без спросу… Благословите, боги, Эдгара, если жив он…

Он стонал, вздыхал, цепко ухватился за локоть Германа, как бы для того, чтобы брат вел его, слепого. Так, подобно двум идиотам, они вскарабкались по крутой лестнице, добравшись до улицы, Герман уже собрался уговаривать Эрвина вести себя разумно, но тот, не дожидаясь морализаторства старшего брата, сам содрал шарф с глаз и мгновенно превратился в «нормального» человека.

— Если бы ты видел, что за спектакль сегодня случился на уроке истории! — сообщил он, склонившись под тяжестью портфеля вбок. — Речь шла о вторжении крестоносцев, старик Шульц стал о нем рассказывать, длинно и красочно описывал, как немцы сошли на берег в Риге, как они постепенно завоевали всю Эстонию, как епископ Альберт выиграл битву при Паала, и вдруг, представь себе, заплакал. Натурально, точно как наша Дуня, когда от нее удрал жених. Сопит и сопит и не может слова сказать. И наконец говорит: «Знаете, дети, было б лучше, если бы мы сюда вовсе не приходили бы!»

Эрвин чуть нервно рассмеялся, поведение учителя, кажется, рассмешило его, но и ввело в недоумение.

— Может, он и прав, — проворчал Герман. — У меня иногда точно такое же чувство — что зря мы сюда ехали. Особенно на уроке эстонского. По-моему, этот язык невозможно выучить. В нем отсутствует всякая система. Даже учитель не понимает половину правил, говорит — просто учите наизусть.

Но младший брат не разделял его сомнений, наоборот, слова Германа привели его в полный восторг.

— Герман, как ты не понимаешь, это же замечательно! Мы попали в страну тысячи возможностей. Тут еще ничего нет, все надо создать самим! Представь, что тебе удастся построить совершенно новый город, как в свое время был построен Рим. Или что я создам новую грамматику эстонского языка!

Герману изрядно надоели фантазии братишки.

— В таком случае тебе бы пошло на пользу, если бы папа с мамой отдали тебя на воспитание тете Эльзе, быстро усвоил бы словарный запас, — буркнул он.

Реакция Эрвина на это невинное с виду замечание была неожиданной, его лицо исказилось, он бросил портфель на грязный тротуар, отбежал пару шагов в сторону, к дереву, растущему на обочине, закрыл лицо руками и уткнулся головой в ствол.

— Конечно, вы только и думаете, как от меня избавиться! Я вам всем мешаю, сую всюду свой нос, учу тех, кто старше! — выкрикивал он сквозь рыдания.

Герман в замешательстве остановился, не зная, что делать. Зря он стал дразнить мальчишку, действительно, недавно у них была в гостях сестра отца, увидела ораву детей и зачирикала, как она завидует брату, что у того столько потомков, у нее ведь ни одного. И то ли в шутку, то ли всерьез, кто этих эстонцев поймет, заявила за обеденным столом, что готова немедленно взять одного из детей на воспитание, оплатит образование и прочее. «Ну и кого ты выбрала бы?» — спросил отец, усмехаясь. У тети Эльзы глаза забегали, она осторожно оглядела все семейство и сказала: «Ох, они все такие славные, я бы любого взяла, но, — тут она напыжилась, — если бы мне пришлось выбирать, тогда, пожалуй, я предпочла бы Эрвина». И младший брат, представьте себе, уже тогда помрачнел, за столом, правда, ничего не сказал, но вечером в постели очень серьезно спросил: «Герман, как ты думаешь, неужели они меня на самом деле отдадут?»