Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Они уже было свернули на лестницу, ведущую вниз с Капитолия, как вдруг Беттина вспомнила, что не сделала еще ни одного снимка, вытащила из футляра свой дорогой «кодак» и стала регулировать освещение, выдержку, что-то там еще — она обожала всякую модную технику. Герман терпеливо ждал, пока невеста выбирала кадр, и, поправив шарф, сообщил, что готов позировать только при одном условии:

— Если на фото не будет видно ни одной из этих отвратительных церквей.

Глава вторая. Ночь в гостинице

Полежав еще некоторое время рядом с Беттиной, лениво теребившей волосы на его груди, Герман поднялся.

— Пойду к себе.

Ему хотелось, чтобы Беттина стала уговаривать его остаться, но этого не произошло — фрейлейн Видлинг любила удобства и спать вдвоем под одним одеялом ей было не по вкусу.

— Может, ты хочешь воспользоваться моей ванной? — спросила Беттина, наверное, ее мучила совесть за то, что жених вынужден жить в комнате подешевле.

— Мне вполне достаточно умывальника.

— В таком случае брось мне, пожалуйста, второе одеяло.

Наполовину одетый Герман огляделся.

— А где оно?

— В шкафу, на верхней полке.

Бросать одеяло Герман все же не стал, а накрыл им невесту. Беттина, увы, его навыками как камердинера осталась недовольна, она села в постели, стала разглаживать одеяло то тут, то там, потом взяла подушку, взбила ее, положила обратно и стала ерзать в поисках наиболее удобного положения.

Принцесса на горошине, подумал Герман.

После долгого барахтанья Беттина наконец угомонилась, закрыла глаза, и на ее лице появилась блаженная улыбка.

— А кто запрет дверь? — спросил Герман с усмешкой.

Беттина громко вздохнула.

— А нельзя подсунуть ключ под дверь? — спросила она сонно.

Герман не стал даже пробовать, и так было видно, что из этого ничего не получится — ключ был крупный, массивный, вроде того, который запирал у них дома в Тарту сарай.

— Раз так, то придется встать, — сдалась Беттина. — Брось, пожалуйста, пеньюар.

На этот раз Герман поступил точно так, как его просили. Розовый шелковый халат перелетел через половину комнаты и приземлился на голове Беттины. Фрейлейн Видлинг вздрогнула и подскочила.

— Это так обращаются с любимой невестой? — спросила она резко.

— Ну, если невеста не соизволивает даже проводить любимого жениха до двери… — отпарировал Герман.

Беттина моментально скорректировала поведение, надела пеньюар, сунула ноги в такие же розовые тапочки, подбежала к Герману и прильнула к нему.

— Ты меня любишь? — шепнула она.

— Как петух любимую курицу, — усмехнулся Герман, поцеловал ее в лоб и вышел, пока на него не накинулись с кулаками.

Его комната была недалеко, на том же этаже в конце коридора, меньше, чем Беттинина и без удобств, но Герману на это было наплевать — главное, что за нее он смог заплатить сам. В прошлом году в Венеции он поддался уговорам Беттины и позволил той заплатить и за его номер в дорогом отеле, с ванной из розового мрамора, в которую Герман так и не смог заставить себя влезть. Да, его ожидал неравный брак, но в этом присутствовал и некоторый стимул — надо было доказать Беттине, что он не неудачник, что просто дурная судьба его низвела в экономическом смысле настолько ниже Видлингов, ведь если бы не революция, они остались бы в Москве, и тогда он был бы, возможно, даже богаче Беттины.

В комнате было холодно, итальянцы топили плохо, стараясь пережить свою короткую зиму без особых затрат, Герман быстро разделся и залез под одеяло. Было тихо, однако сон не шел, голова бурлила от впечатлений. Он взял лежавшую на тумбочке пачку сигарет, вынул одну, последнюю, закурил, попытался нащупать пепельницу, но та, увы, осталась на столе. Вставать было лень — можно было использовать в качестве пепельницы пустую пачку для сигарет. Перед глазами все плыли стены мавзолея Августа и огромная арена Колизея —

он и представить себе прежде не мог, что та такая большая. И насколько высоки ступеньки на Форуме — судя по ним, римляне были крупными сильными мужиками, такими, как Марк Аврелий.

Он нервно стряхивал пепел в псевдопепельницу. То, что он увидел сегодня, поставило под сомнение все его прежние профессиональные взгляды. Раньше ему казалось, что архитектура, как и цивилизация вообще, развивается, теперь он был уверен, что дело обстоит ровно наоборот. Какими жалкими, примитивными казались современные здания в сравнении с римскими! Нет, архитектура деградировала, в ней не осталось мощи, величия, динамики. Какой смысл в потугах Гроппиуса и Ле Корбюзье? Упрощение никуда не ведет, с помощью одних лишь горизонтальных и вертикальных линий можно спроектировать только конуру для пса. Арка и колонна — вот два необходимых элемента, чтобы избежать монотонности. Конечно, можно было украсить здание еще больше, сложнее, как это делали мастера югенда, но там появлялась опасность застрять в деталях, стать чересчур орнаментальным, женственным. Прочность, целесообразность, красота — вот правильная формула, и придумал ее не кто другой, как римлянин.

Фантазия заиграла, он стал представлять, как бы он обустроил Тарту, — но с этим сразу возникли трудности, Тарту был слишком маленьким, для него не годились сильные энергичные линии, чтобы их применить, надо было сначала расширить город, например, построить на другом берегу Эмайыги зеркальное отражение Ратушной площади. Или в восточном конце Тоомемяги высокую доломитовую лестницу, а от нее — прямой проспект к вокзалу. Но что делать с самим зданием вокзала, самым что ни есть деревянным?

Таллин предлагал воображению более широкие перспективы. Брат Эрвин как-то ребенком сказал, что Эстония — это страна возможностей, потому что там ничего еще нет, все придется создавать самим. С Таллином дело обстояло не совсем так, этот город имел довольно привлекательный средневековый центр, но то, что эту сердцевину окружало, можно было с легкой совестью сравнять с землей, ценного там было крайне мало, в основном, только жалкие деревяшки, вместо которых можно было построить современный город, в духе османского Парижа. Следовало только сохранить стилистическое единство, например, вокруг нового города тоже построить стену, естественно, не совсем настоящую, на дворе все-таки двадцатый век, разбойников бояться не надо, а в виде жилых домов, из ряда которых время от времени выдвигаются некоторые повыше — вроде крепостных башен. Осталось решить, какую планировку использовать, Гипподама или…

Он и не заметил, как задремал, и проснулся от жгучей боли — горящая сигарета выскользнула из пальцев прямо на грудь. Завопив, он вскочил и стал панически искать сигарету в постели — в итоге она оказалась и вовсе на полу, наверное, он смахнул ее туда первым резким движением. Дрожащими пальцами он сунул окурок в пустую пачку и смял ее, чтобы ни одна искра не выбралась. Сердце колотилось — так и сгореть заживо недолго.