Элис Петерсон - Другая Элис

С чем я их проглочу? Я спустилась вниз и взяла бутылку водки.

Я выкладывала из этих таблеток на простыне красивые узоры — цветы, шестигранники, мордочки. Наступил решающий момент. Внизу зазвонил телефон.

— Ой, ма, сегодня была моя очередь звонить тебе, — говорила мама бабушке. — Нет, она легла спать. Сейчас она очень мрачная… мы не знаем, что делать.

Бабушка для нашей семьи — ролевая модель мужества. Ее поддержка всегда придавала маме силы. Что сделала бы бабушка, окажись она на моем месте? Точно бы не сдалась, а продолжала бороться. Бабушка уехала в Африку с пустыми руками и вопреки всему начала там новую жизнь.

Я закрыла уши ладонями. Я не хотела слушать их разговор, не хотела сознавать свою вину. Я все же, если я выполню свои намерения, я подведу бабушку, маму, папу, Элен, Софи, всех друзей и родных.

Я сидела в изножье кровати, глядела на красиво разложенные пилюли и нетронутую бутылку водки. Мне надо сделать это сейчас. Я должна пройти через это. Я налила в стакан водки, взяла несколько таблеток, поднесла ко рту и почувствовала на губах синтетический вкус липких оболочек. В другой руке я держала водку.

В зеркале я увидела свое отражение. «Давай, смелее, — говорил мне голос. — Какой смысл так жить дальше? Глотай, глотай все таблетки. Ты можешь себя заставить».

Я отшвырнула от себя таблетки, и они раскатились по полу.

— Я не могу, не могу! — зарыдала я в подушку. Я казалась себе неудачницей, раз не смогла осуществить задуманного. Трусихой. Пред моим мысленным взором появились лица мамы и папы. Я видела их улыбки, слышала заразительный мамин смех, видела их слезы. Я не хотела думать рационально, я хотела быть безумной и не учитывать последствия. Конечно, прежде всего я заботилась о себе, но невольно подумала, как это отразится на моих родителях. Это убьет их, а не меня.

Когда я проснулась на следующее утро, мои таблетки так и валялись россыпью на полу, как семена. Я не стала их поднимать. Я хотела, чтобы мама их увидела. Наконец она зашла ко мне.

— Почему таблетки рассыпаны? — спросила она. Я не знала, что и ответить. Я злилась на себя за малодушие.

— Я собиралась их проглотить, — жалким голосом сообщила я.

Мама была в ярости.

— Элис, перед тобой две возможности. Ты либо сдашься и покончишь счеты с жизнью… либо будешь жить. Я понимаю, отчего у тебя депрессия, любой испытывал бы ее на твоем месте, но дальше так продолжаться не может. Я не допущу. Сегодня к тебе придет консультант. Я не могу заставлять тебя встретиться с ней, это в конце концов решать тебе. Но мое мнение ты знаешь. — Она повернулась и бросилась вон из комнаты.

— Кто она такая? — крикнула я ей вслед. — Ма, пожалуйста, вернись! Кто она такая?

У меня не только артрит. Теперь я еще стала и психом — потому что мне предстояла встреча с консультантом-психологом по имени Дженни.

Мама вывезла меня на улицу в коляске, сказав, что свежий воздух пойдет мне на пользу. Я сидела и ждала эту Дженни-консультанта, когда она явится и посмотрит меня, а на самом деле мне не терпелось увидеть ее, хотя внешне я, разумеется, оставалась индифферентной. Я не собиралась говорить маме, что она права и это, пожалуй, хорошая идея. Мне было интересно, как выглядит Дженни и что она собиралась мне сказать. Что я собиралась ей сказать? Я надеялась, что она мне понравится и что я понравлюсь ей тоже.

— По-моему, это она, — крикнула мама. — Сейчас я принесу второй стул, чтобы вы посидели здесь.

— Замечательно. — Я пожала плечами, избегая смотреть маме в глаза.

Дженни вошла в калитку. Высокая, со стройной фигурой и светлыми волосами. Мама представилась.

— А это Элис. Элис, это Дженни. Вам принести что-нибудь?

— Если можно, стакан воды, — ответила Дженни. У нее было приветливое лицо. — Привет, — сказала она. Я решила, что она тоже чуточку нервничала.

— Привет. — Я улыбнулась. Неловкая пауза. Нужно ли мне что-нибудь говорить или лучше подождать, когда она спросит у меня что-нибудь?

Она нарушила молчание.

— Мне было грустно услышать, что у вас такой диагноз — ревматоидный артрит. Я знаю, что это очень больно.

— Да. Я никогда не знала раньше, что бывает такая боль.

— Может быть, вы расскажете мне об этом?

— С чего начать? — спросила я с тяжелым вздохом и, нервничая, выпила воды. Дженни ждала, когда я продолжу говорить. — Я до сих пор не могу поверить, что у меня такая болезнь. Я слишком молодая. Я скучаю по теннису. Я выступала за национальную сборную.

— У вас, несомненно, был большой талант, и вы чувствуете, что его отобрали.

— Да, я чувствую себя наказанной. Я не заслужила. Я не пожелала бы такого даже злейшему врагу. Почему так получилось? Вот что не дает мне покоя.

— Я не знаю. Это несправедливо. Иногда трудно разглядеть в чем-то смысл.

— У меня не было ни несчастных случаев, ни стрессов. Вирусов тоже. Я с восторгом ждала будущего, собиралась поехать в Америку. Почему, почему это случилось? — спросила я, чувствуя комок в горле. — И вот я… — Я замолкла. Мне было стыдно за прошлую ночь. Стыдно, что я хотела уйти из жизни.

— И вот вы… что?

— Я не хотела жить дальше в болезни, — выговорила я, чувствуя, как внутри меня закипает злость, подобно дикой лошади, пытающейся вырваться из своего бокса.

— Что вы имеете в виду? — прямо спросила она.

Рассказать ей про мое отчаяние? Я колебалась, но все-таки решила выложить все начистоту.

— Я не хочу жить. Жизнь потеряла для меня смысл. Сегодня красивый день, и я хочу гулять, бегать, играть в теннис… Я хочу быть сейчас в Бристоле, наслаждаться студенческой жизнью. Я не могу делать то, что мне хочется. Я гляжу на свои таблетки и вижу простой выход из тупика. — Мне было странно говорить это совершенно незнакомому человеку — и в то же время естественно.

— Давно у вас такие мысли? Сколько времени?

— Точно не знаю. Думаю, что появились они постепенно.

— У вас уже были попытки суицида?

Я не ответила. Снова наступила болезненная пауза. Но я не сомневалась, что Дженни наверняка понимала значение этого молчания. И я заплакала.

— Как вы сейчас себя чувствуете? — ласково спросила она, протягивая мне бумажный платок.

Теплое солнце светило на мое бледное, безжизненное лицо.

— Мне кажется, что все время идет дождь и мне негде спрятаться от него, чтобы не промокнуть. Никакого спасения. Только дождь, дождь, дождь и дождь…

Второе занятие. Я лежала в постели на диване.

— Моя подруга как-то сказала мне: «Ой, тебе так повезло, ты отдыхаешь все время, и тебе не надо ходить на работу, — говорила я Дженни. — После операции тебя все тоже будут баловать, ты счастливая». Мне хотелось ее убить. Мне кажется, иногда люди не понимают ничего. Как можно быть такими бестактными, такими глупыми? Вот и в Бристоле одна девочка спросила, хочу ли я поехать с ней кататься на лыжах. Никто не понимает. Я знаю, мне повезло, я живу в красивом доме, у меня прекрасная семья и друзья, многим людям приходится гораздо хуже, чем мне. Но…