Михаил Новорусский - Записки Шлиссельбуржца

Получалась, таким образом, иллюзия переживания "современных событий". Эта иллюзия заставляла спорщиков забывать, что событие, о котором они говорят, описано, может быть, еще год назад и давно кануло в Лету, и что, в частности, спорить горячо и судить о современности по тем обрывкам ее, которые совершенно случайно проникали в печать, было очень рискованно.

Подобно тому, как по "Паломнику" нельзя было составить никакого суждения о современности, нельзя его было составить и по тогдашним газетам. Для лиц, безусловно отрезанных от живого общения и от слухов, питавших русское общество в то время, они давали чрезвычайно убогий материал.

Сейчас, как я пишу эти строки, все газеты заполнены телеграммами и сообщениями политического характера. Если бы правительство было в силах сейчас водворить ту же цензуру, какая была тогда, все газеты содержали бы массу сведений о вскрытии рек, об открытии навигации, о пожарах и наводнениях, о приезде и отъезде градоправителей и т. д. в этаком роде. И читатель, читающий в каком-нибудь Шлюшине подобную хронику и отрезанный от всего живого, был бы лишен всяких сведений о самых животрепещущих интересах, которыми волнуется сейчас все общество.

В частности, сатирическая пресса показала, какие сюжеты в ней преобладают с разрешения и какие без разрешения цензуры.

Если вообще русский читатель того времени читал больше между строк, то в частности мы должны были изощряться в этом истинно русском способе чтения и усиленным творчеством воображения создавать особую междустрочную хронику. Чтение периодических изданий давало, таким образом, новое поприще для деятельности творческого воображения.

И так как оно проявлялось не у всех одинаково и не у всех в одном направлении, то мы очень часто, благодаря этой субъективной предпосылке, вычитывали из одних и тех же изданий различные вещи. Особенно резко это сказалось в последний год, когда двое из наших товарищей, слишком "патриотически" настроенные, принимали за чистую монету все, что официально сообщалось о войне, и потом жестоко спорили со скептиками. Последние смотрели на это как на сплошное вранье и судили "героев" Ялу, Порт-Артура и всех прочих так, как они заслуживали с общеисторической точки зрения, совершенно независимой от официальных реляций. А эта точка зрения приводит с принудительною очевидностью к одному общему выводу, который гласит: истинного героизма не ищи в армии того государства, которое основано на кнуте, невежестве и бесправии, и где с верху до низу все продажно и лживо.

XI.

Я не могу теперь перечислить всех периодических изданий, которые перебывали у нас в разное время. Список их вышел бы довольно длинным.

В начале 1902 года мы получали каждый день по какому-нибудь новому изданию за текущий год, не считая тех, которые давались гуртом за прошлый год. Это были: "Times", "Harmsworth Magazine", "Review of Reviews", "Gartenlaube", "Illustration Européenne", "Хозяин", "С.-Петербург" и "Нива". В 1901 г. сверх того получались "Климат" (Демчинского) на трех языках и "Журнал Птицеводства".

Я заведовал в это время книжным делом и уже привык получать ежедневно что-нибудь новенькое, как вдруг случился наш крах, и все выдачи сразу же были приостановлены. Перепугавшееся начальство, которому наверное сообщили о готовящейся ревизии, стало усиленно отбирать у нас всякую литературу, еще недавно наполнявшую наши камеры. Вместе с кипами газет "Новое Время" и "Россия" Гудзь поусердствовал отобрать даже сборники "Нивы" "Литературное приложение".

В один день мы вдруг сели, как раки на мели.

Чего стоило нам приспособиться в эти дни к такому лишению, едва ли стоит распространяться об этом. В тюрьме всякое новое отнятие на фоне общих лишений чувствуется особенно интенсивно. Такое же лишение, какое теперь над нами разразилось, было невообразимо тягостно.

Только благодаря тому, что весь интерес у нас сосредоточился на участи Веры Николаевны, сорвавшей погоны с Гудзя, мы могли сравнительно легко перенести первые недели кризиса. А когда тревога за Веру Николаевну стала стихать и мы успокаивались на мысли, что дело окончится ничем, радость от такой развязки несколько вознаградила нас за литературные утраты.

К тому же мы имели уже основание думать, что репрессии над нами есть результат событий "на воле", и что если это есть отместка нам , то, очевидно, за что-то серьезное, сделанное им.

XII.

В первое время, пока политика Плеве еще не определилась в отношении нас, нам обещали вернуть отнятое в недалеком будущем. Но затем всякие обнадеживанья скоро прекратились: очевидно, не тем запахло в воздухе.

Продолжали давать по инерции только "Хозяин", как журнал, трактующий об удобрении и проч. материях, имеющих непосредственное приложение к нашей хозяйственной жизни. Но и в нем сначала начали вырезать хронику, или передовицу, трактующую о пользе гарантий для сельского хозяина. А потом и совсем перестали его давать и заявили, что "Хозяин" перестал выходить.

В свое же время мы узнали, что это была неправда, но не выданных номеров Яковлев так и не возвратил, несмотря на все хлопоты.

Остались у нас только строго научные журналы: "Knowledge" (ежемес.), "Naturwissenschaftliche Wochenschrift" (еженед.), "Chemical News" (еженед.) и "Журнал Физико-Химического Общества" (ежемес.). Иностранные журналы выдавали нам вскоре после их выхода, но с некоторой задержкой, ссылаясь на то, что они просматриваются. По словам смотрителя, английские журналы просматривал кто-то из англичан с местной фабрики, принадлежащей английской компании.

И нам горько было слышать, что нашелся англичанин, способный исполнять обязанности сыщика в интересах наших жандармов. В "Knowledge'e" нередко были вырваны листы с объявлениями, очевидно по указанию такой импровизованной русско-английской цензуры.

Даже "Известия" Вольфа были запрещены в это время. Но что "Известия"! Это все-таки периодический орган. Запретили даже календари -- все, кроме отрывных. Мы смеялись, что нами правит, должно быть, тайное общество вроде итальянской мафии, которое не допускает, чтобы мы знали их имена, печатающиеся обыкновенно в календарях.

В начале 1904 г. я как-то при свидании спросил Яковлева прямо:

-- Ведь вы не дадите мне календарь Гатцука?-- причем для наглядности указал тут же на этот календарь за 1901 г.

-- Нет, не дам,-- отвечал он столь же определенно.

-- Тогда не дадите ли мне вот этой статистической таблицы, которая к нему прилагается ежегодно? Все остальное можете оставить у себя.

Он обещал. Через несколько дней я получил этот календарь за 1904 г. Из него вырвано было все, что указывало на современность, в том числе и "сказание об открытии мощей св. Серафима Саровского". Конечно, это было усердие местных властей, но они правильно решили, что открытие мощей есть дело политическое, а потому сказание о нем, как обо всем политическом, не должно быть допущено до нас.