Ганна Шевченко - Забойная история, или Шахтерская Глубокая [сборник]

Отношения у Светланы с Егором начались, когда она училась на втором курсе торгового техникума, а он только оканчивал школу. Она была старше на два года. Светлана — уже оформившаяся, зрелая девушка, Егор — еще прыщавый подросток с ломающимся голосом.

Когда Света училась в школе, она завязывала длинные волосы в хвост или заплетала в косу, но после выпускного подстриглась в городе у хорошего парикмахера. Стрижка называлась «шапочка» (самая модная стрижка в ту пору), к тому же мастер покреативил, затылок свел на острый мыс и сделал рваную челку — получилось очень стильно, глядя на Светлану, хотелось подстричься так же. Стрижка подчеркнула онегинский овал лица и выделила глаза — две черные виноградины.

Светлана была высокой и худенькой, но худоба ее считалась изысканной, тогда вошли в моду девушки субтильного сложения, и Света хорошо смотрелась бы на обложке глянцевого журнала. Когда Света стояла в толпе подруг, казалось, что ее, как мельхиоровую ложку, только что прокипятили в кастрюле с фольгой, а все остальные так и остались нечищеными.

Егор — это мальчик-мажор (и такие водились в шахтерских поселках). Его мать, Галина Петровна, была королевой западного крыла, «железной леди», крестной матерью поселковой коммерции. Она имела троих сыновей от разных мужей; младший Егор считался любимчиком. Высокий стройный блондин. Стрижка «британка» от лучшего стилиста районного центра, дорогая одежда (ни один сопляк нашего поселка не носил дубленку, Егор носил). Продолговатое лицо казалось рыбьим из-за выпуклых светлых глаз и крупноватых губ, но даже эти водяные черты казались симпатичными в общем комплекте дорогостоящего шарма.

Помню дискотеку, когда Егор со Светланой впервые появились вместе. Играла музыка, в центре потолка вращался зеркальный шар, из углов прожекторы пускали разноцветные стрелы. Светлана танцевала в кругу с подругами. Движения ее были пластичными, но осторожными, будто она представляла себя хрустальной вазой и боялась разбиться.

Егор сидел в баре со старшими братьями и, наблюдая за ними, копировал повадки взрослого мужчины. Старшего, Платона, мать считала неудачником. Ему было уже за тридцать, но он не брался за ум. Несколько лет назад мать доверила ему два поселковых магазина, «Продукты» и «Бытовую химию», но Платон показал себя слабым управленцем — ассортимент не обновлялся, часто случались недостачи, опытные продавщицы уходили, на их место приходили молодые разгильдяйки. Платон устраивал в магазине попойки и подкладывал сговорчивых продавщиц под своих дружков. Галина Петровна отстранила старшего сына от дел, и его место занял средний.

Леонид оказался хитрым и оборотистым, мать была им довольна, к тому же он взял в жены дочь лучшей подруги. Розовощекая Лена одного за другим родила Леониду крепких мальчиков, подстриглась, располнела и стала похожа на Галину Петровну — в ее взгляде появилось что-то хищное.

Когда Света забеременела, Галина Петровна взяла ее к себе в дом. Девочку после родов записали на Егора, но о свадьбе речь не заходила, жили в гражданском браке.

Семья их обитала на окраине поселка, возле самой посадки. Большое подворье было обнесено высоким забором — виднелись крыши домов и нескольких хозяйственных строений. Что происходило за глухими воротами замка, никто из посторонних не знал, допускались туда только избранные.

Посадку в этом месте поселковые не любили. По соседству с Галиной Петровной в маленьком, облупившемся домике жила слабоумная женщина Лида, маленькая, сутулая и человеколюбивая, как щенок. С радостной готовностью она бросалась ко всякому, кто приласкает. Ее часто видели беременной, но куда она девала детей, никто не знал. Говорили, что она их рожала, топила в ведре, а потом хоронила под деревьями. Еще болтали, что к ней часто захаживал Платон.

Галина Петровна расширяла бизнес, строила несколько магазинов в соседних поселках, хозяйством заведовала Елена, а Светлана, говорили, была на побегушках — стирала, гладила, мыла. Она мне представлялась в коротеньком махровом халате с капюшоном. Разложена гладильная доска, утюг источает тепло, а рядом стоит табуретка. Мы с мамой всегда гладили на кухне, застилали стол покрывалом, а на табуретку ставили стакан с водой, чтобы по мере надобности доливать в отпариватель.

Помню, как-то мы с подругой шли вечером домой и недалеко от парка на обочине увидели машину Леонида. Из открытого окна гремел шансон, на капоте стояли бутылки, лежала на салфетках закуска — Леонид, Егор и две продавщицы из «Продуктов» устроили вечеринку. Все это происходило, пока Лена и Светлана стирали и варили за стенами замка. Братья своих кутежей не скрывали, даже, наоборот, было в них что-то демонстративное.

В последний раз я видела Светлану в автобусе. Непривычная картина, ее всегда возил Егор. Возможно, сломалась машина, или еще что случилось. Когда вошла в салон, взгляды обратились в ней. Парни-пэтэушники на заднем сиденье стали смеяться громче, а она сидела впереди, блестящая и неестественная, как сувенир в китайской лавке, и ни разу не оглянулась назад.

Рейс, который ходил в нашу сторону, называли «Бугры». Куда едет? На бугры. Мы жили на холмах. Автобус, покинув город, сворачивал вправо и ехал то вниз, то вверх по холмистой местности, а мимо проплывали терриконы и копры горных разработок.

Как-то в переписке подруга рассказала, что Егор убил Светлану табуреткой. То ли застал с кем-то, то ли заподозрил в измене, то ли переписку в «Одноклассниках» нашел. Наш поселок мал, все друг друга знают, скрыть что-либо трудно, может, и вправду в кого-нибудь влюбилась, а Егор узнал, пришел домой, схватил табуретку и бил по голове, пока та не перестала дышать.

Нос Альберта своей формой напоминал профиль горы, у подножия которой стоял его дом. Вернее, не его, а матери, но в последние годы он жил там один, значит, можно сказать, что это его дом. Мать еще в девяностые, когда на шахтах перестали платить зарплату, уехала в Москву на заработки, потом забрала и мужа, отчима Альберта. Они по сей день работают в Москве.

Нос я описала, теперь о глазах: человек с такими глазами мог бы сыграть Раскольникова. Но когда Альберт находился в веселом расположении, они казались бирюзовыми озерцами, по дну которых бегают солнечные зайчики.

Узкое лицо Альберта покрывала щетина, а когда по дну глаз бегали зайчики, на щеках появлялись ямочки. Интересно, что бы он сказал, прочитав это описание? Засмеялся бы, наверное. Относительно Альберта все эти «зайчики» и «ямочки» звучат несуразно, потому что он был главарем поселковой банды.

На горе у дома Альберта весной росли гусиные лапки, сон-трава и дикие тюльпаны, летом ковыль выбрасывал стрелы. Зимой склон напоминал сахарную гору, облепленную жужжащими мухами, — сюда сбегались дети с окрестных улиц, чтобы покататься на санках и картонках. Гору опоясывала дорога, ведущая к ставку. Однажды по этой дороге тащили труп. Где-то в ближних домах в пьяном угаре случилась драка, один парень зарезал другого. Убийца решил скрыть следы и потащил его к ставку, в беспамятстве не думая о полосе, оставленной телом. После этого замаранный отрезок стали называть «красной дорожкой».