Ганна Шевченко - Забойная история, или Шахтерская Глубокая [сборник]

Аля родила девочку, и в это же время Андрей потерял работу, у него вышел какой-то конфликт с директором, молодая семья вернулась на поселок к родителям Андрея. Теперь мы с Алей виделись чаще, она заходила ко мне, когда гуляла с дочкой.

Однажды она рассказала мне (заранее попросив сохранить это в тайне), что Андрея преследуют люди в черном, появляются ниоткуда и в никуда исчезают. Он якобы написал закодированное послание в печатный орган этой организации, заранее зная, какими словами они ему ответят, и через неделю на главной странице свежего номера были именно те слова, что он предсказывал.

Через полгода Аля с дочерью переехала к матери, сказала, что Андрей стал невыносим: подозревает ее в причастности к той организации и ведет себя агрессивно. Вскоре он изрубил топором мебель в доме матери, и родители вызвали психбригаду.

В больнице его держали довольно долго — месяца два-три. Вернулся он сильно располневшим, побрился налысо и стал похож на Шрека. Ему назначили мизерную пенсию по инвалидности, большую часть которой он тратил на угощения дочери — девочку Андрей любил и часто навещал. Видела их несколько раз прогуливающимися по улице — цвела черемуха, в воздухе пахло мылом, ветер гонял по дороге угольную пыль, он держал ее за руку и вел в сторону посадки.

В конце мая он застрелился. Сделал самопал, заполнил трубку обломками ржавых гвоздей и выпустил все это себе в грудь. В четыре часа утра мать услышала хлопок, зашла в комнату и увидела сына, лежащего на полу.

Аля пришла на похороны с большим букетом алых роз — их было двенадцать, я пересчитала полураскрывшиеся бутоны. Цветы она положила Андрею на грудь. Держалась спокойно и лишь на поминках разрыдалась, когда соседка попросила передать ей селедку.

Вскоре Аля нашла работу в банке, сняла в городе квартиру, дочь устроила в детский сад. Больше я с ней не виделась, но на поселке она все же бывала. Однажды мы с мамой перед Красной горкой пошли на кладбище привести в порядок могилу бабушки. Проходя мимо места, где похоронен Андрей, я увидела на его плите большой букет алых роз. Посчитала — их было двенадцать.

Думая о ней, вижу улицу шахтерского поселка, залитую медовым светом. Она идет от остановки, чуть прихрамывая (с годами у нее развилась деформация суставов), в одной руке — сумка с продуктами, другой размахивает как маятником. Амплитуда широкая, кажется, свободной рукой она помогает себе двигаться быстрее. Ее корпус чуть наклонен вперед — больные ноги не поспевают за энергичным телом.

Возле самого дома из-под шелковицы навстречу ей вылетает старый пес-дворняга с бельмом на глазу. «Боб!» — радостно кричит она, останавливается, копается в сумке, достает пакет с колбасой, отламывает кусок и с ладони кормит собаку. Тот проглатывает, виляет хвостом, облизывает руки (кисти у нее крупные, со вздувшимися венами). Появляются две кошки. Одна спрыгивает с дерева, другая выныривает из кустов. «Машка, Симка!» — приветствует их женщина, наклоняется, гладит колбасной ладонью то одну, то другую, от чего проголодавшиеся за день звери начинают орать. Они трутся о ее больные ноги, а она выпрямляется и идет к дому в окружении живности, как королева в окружении свиты. Возле подъезда Боб отстает, а кошки, опережая друг друга, взлетают на порог и несутся по ступенькам вверх на второй этаж. Это моя мать.

Но сейчас я хочу рассказать о ее подруге Вере. Если бы Вера была собакой, то, скорее всего, китайской хохлатой — маленькая, юркая, с бесформенной прической. Работала она с мамой в одном аптекоуправлении, заведовала аптечным пунктом на самой дальней шахте по нашему маршруту. Виделись мы довольно часто. Она приезжала в мамину аптеку на ревизии, а я помогала накрывать на стол — после переучета комиссию нужно кормить.

Мне нравилось наблюдать за Верой во время аптечных застолий — из нее ключом била радость. Она рассказывала о муже, о старшей дочери, о сыне, о парне, который появился у дочери, звала в гости, говорила, что ее дом стоит последним в ряду пятиэтажек и подъезд найти легко — напротив стоит детская карусель. Еще говорила, что за ее домом начинается пологий холм, подножие которого покрыто небольшой посадкой, что ранней весной на проталинах растет столько подснежников, что можно вязать букеты и возить на рынок.

Сначала мамина аптека занимала частный дом с печным отоплением, мебель там стояла древняя, как в музее фармацевтики. Потом этот дом передали кому-то из частников, а для аптеки отвели новое здание — квартиру на первом этаже сталинской двухэтажки.

Директор шахты выделил средства на ремонт и новую мебель, но моя неугомонная мама наравне с малярами и штукатурами дни напролет мазала и красила, ей все казалось, что они будут халтурить и некачественно сделают работу. Мама очень любила свою аптеку. Я часто заходила к ней, сидела в кабинете, щелкала калькулятором, открывала и закрывала многочисленные ящики, жевала аскорбиновую кислоту с глюкозой — белоснежные крупные таблетки, сложенные ребристой трубой и завернутые в шелестящую упаковку.

Помню открытие новой аптеки. Съехались гости — заведующий аптекоуправлением, главный бухгалтер, еще две тетеньки из материального отдела. Пришла и Вера. Прячась от всех, мы улизнули с ней покурить за гаражи, и там она рассказала мне, что у нее начался роман с парнем дочери.

Лену я видела несколько раз; она совсем не похожа на Веру, светлоглазая, русоволосая и ростом повыше. Только разбрызганные по лицу симпатичные конопушки унаследовала от мамы.

Роман оказался судьбоносным, от Веры ушел муж. Парень долго не задержался, но Вера не унывала, все так же фонтанировала радостью, правда, жаловалась, что сын связался с плохой компанией и стал приходить пьяным. Однажды зимой он не вернулся вечером домой. Милиция долго искала, но нашли его только весной, когда на полях за поселком появились проталины. Дети пошли за подснежниками и нашли тело.

Мама переехала, а Вера заведует тем же аптечным пунктом. Ее дочь Лена выучилась на фармацевта и тоже работает в аптеке. В той, что ремонтировала моя мама, — сидит в ее кабинете, щелкает ее калькулятором, открывает и закрывает многочисленные ящики.

Папин друг дядя Игорь в молодости, еще до того, как стал Игорем Петровичем, смахивал на Юрия Антонова. Папа тоже немного походил на Юрия Антонова — в те давние времена все обаятельные мужчины казались похожими на Антонова. Папина дружба с дядей Игорем началась задолго до развода родителей, один раз они даже ездили вместе отдыхать в Гагры.

Еще помню какой-то шумный праздник. Мы всей семьей гостили у тети Нади Кочеврягиной. Ее дочь Ира показывала мне своих кукол, а муж тети Нади схватил меня на руки и подкинул до потолка. Я испугалась, потому что он был похож на медведя из мультфильма «Вершки и корешки».