Анатолий Курчаткин - Минус 273 градуса по Цельсию

Никакого желания тратить себя на то, чтобы переубеждать ее, у К. не было.

– Я вам покажу кой-что еще, чтоб вы были в курсе, – сказал он. – Туалет, я имею в виду.

– Да уж непременно, – ответствовала современница Древнего Рима.

К. не успел показать ей туалета. Первые капли дождя упали, когда они вышли на поляну. К. оставил секретаря кафедры под прикрытием деревьев, побежал с их мисками к кухне, отдал, и, еще не успел вернуться обратно, над головой проблистало, грохнуло рассыпающейся горой камней, стихло, и в этой наступившей тишине с неба хлынуло.

– Бежим, – схватил К. современницу Древнего Рима за руку.

Бежать она не могла, она ковыляла за ним, издавала стоны, взвизгивала скрипуче: «Ой, же я!..» – пыталась остановиться, но К., не обращая внимания на ее сопротивление, неумолимо тащил современницу Древнего Рима за собой. Еловые лапы еще не намокли, удерживали извергающуюся на них с неба воду, и до земли долетали лишь отдельные капли.

– Забирайтесь! – указал К. современнице Древнего Рима, когда они наконец достигли его убежища.

– Как? Как? – пытаясь пригнуть голову, приседая и все равно не сравнявшись даже с макушкой шалаша, заскрипела современница Древнего Рима. – Как это? Я не могу!

– На коленях, как еще! – прикрикнул на нее К.

– Как это на коленях, как? Я на колени должна встать?!

– Залезайте, залезайте, вымокнем ведь! – рявкнул уже на нее К. Наклонился, влупил ей ребром ладони по ямке между ляжкой и голенью, и современница Древнего Рима рухнула на колени. – Внутрь, живо, живо! – приказал К.

Забираясь в шалаш вслед за нею, он чувствовал, как по спине, по ягодицам часто и сильно зашлепало – лапы елей намокли и уже пропускали дождь.

Места двоим в шалаше было мало, они лежали рядом, с трудом не касаясь друг друга, – секретарь кафедры на спине, К. на боку, из опасения обрушить шалаш не решаясь перевернуться на другой бок, затылком к ней, – неприятная физически близость давила неуютным чувством злого раздражения. Дождь пробил лес навылет, за пределами шалаша под вспышки неожиданных молний и катающиеся камни грома шумело и плескало, струи воды с громким шуршанием лупили по лапниковой крыше, но внутрь не просачивалось ни капли. Крыша была гордостью К. Он настелил ее так, что вода скатывалась по верхним слоям, совершенно не добираясь до нижних.

Потом он услышал, всхлипы: современница Древнего Рима плакала. На этот раз без рыданий, почти беззвучно. Еще немного погодя он услышал ее шепот. Она лежала, всхлипывала и шептала с отчаянием:

– За что? За что?.. Не за что, не за что!.. Я верой и правдой… верой и правдой… почему, почему?! За что это мне, за что?! Нет на мне вины, никакой вины… за что?! Не за что, абсолютно не за что!..

К., забыв о своих опасениях обрушить шалаш, сотрясши его, перевернулся на спину и сел. Быть еще свидетелем и соучастником ее страданий!

– Слушайте, прекратите! – сказал он резко, глядя на нее через плечо вниз. – Ищите лучше свою вину! Думайте, ковыряйтесь в себе, вспоминайте! Чтобы так раскаяться – как кожу с себя снять. Никто отсюда без этого не выберется! И вы тоже, вы тоже, вы тоже!

Ей ли он говорил? Не себе ли? К. поймал себя на этой мысли – и словоизвержение его разом иссякло. У тебя есть другой выход, прозвучало в нем.

– Что? Как вспоминать? Какую вину? В чем раскаиваться? – лепетала, швыркая носом, пытаясь сдержать слезы, современница Древнего Рима.

– Я вам потом объясняю. – К. отвернулся от нее. – Обживитесь здесь. Привыкните. А так не поймете.

В открывшемся взгляду пирамидальном проеме шалаша рушилась кипяще-стеклянная стена дождя. Воздух выхолодился, земля не успевала поглощать воду, и в низких местах вода собиралась словно бы трясущимися под ударами струй светлыми озерцами. К. смотрел на вывешенную разверзшимся небом водяную стену в каком-нибудь метре от себя – а сам не тронут ею, будто вырезан из нее, – и как бы чувство самоуважительного довольства владело им. Ему удалось поставить шалаш на взгорке, лапник внутри он настелил во много слоев, – вода скатывалась вниз, не застаиваясь, а той, что все-таки подтекала в шалаш, было так немного, что она не могла промочить подстилки. Сухо было в шалаше, хорошо.

Дождь лил с четверть часа. Едва он закончился, уходя вслед за раскалывающими воздух ослепительными молниями и катающимся громом, К. выбрался наружу. Находиться лишнюю минуту с секретарем кафедры в тесноте шалаша вместе было невыносимо.

Современница Древнего Рима выбралась из шалаша следом за ним. Она вся сжалась, втянула голову в плечи и обнимала себя за них руками.

– Холодно, – блеющим голосом, дрожа, выговорила она. – Невероятно же холодно. А ночью? Можно тут попросить какое-то одеяло?

К. расстегнул, снял пиджак и подал его современнице Древнего Рима.

– Держите. Это все, на что вы можете тут рассчитывать.

– Спасибо, спасибо, я возьму. – Она не стала отнекиваться, схватила пиджак и жадными движениями принялась вталкивать в него руки, натягивать на себя. – Так холодно. Я вся продрогла. Прямо до костей.

К. огляделся. Все вокруг было мокро: сверкало, сияло, блестело. Нечего было и думать отправляться на заготовки для шалаша. Как складывать шалаш из мокрых лап? Словно бы стон прозвучал в нем внутри. Получалось, что придется ночевать с современницей Древнего Рима в его шалаше вместе.

В стороне поляны раздался колеблющийся острый звук рынды. Колокол выдержал паузу и заколотил быстрым, частым боем, как обычно звал к приехавшей кухне. Что значил этот бой? Раздача каши давно закончилась. Или кто-то не успел вернуть до грозы тарелки, и сейчас требовали прийти и сдать их?

Следом за умолкшей рындой, однако, волглый воздух расцарапал скрежещущий звук динамика. Гигантская серебристая груша динамика висела на той же мачте, что рында, на самой вершине ее, но ни разу еще К. не доводилось слышать, чтобы он звучал. Должно быть, ради какого-то чрезвычайного сообщения он ожил, не иначе. Динамик поцарапал воздух звуками своей внутренней жизни и задребезжал человеческой речью. Понять эту жестяную речь было невозможно. К. не разобрал ни слова. Кроме одного. Ему показалось, что в сцеплении невнятных жестяных звуков прозвучало его имя. Могло ему послышаться? Конечно.

Но динамик произнес его имя и в третий раз, и в десятый – и в дополнение к своему имени К. расшифровал еще несколько слов: получалось, что от него требовали немедленно выйти к этой мачте с громкоговорителем. И что это значило? Что тому причиной? Из-за их сегодняшних занятий с большебородым? Но тогда бы потребовали того же и от большебородого, а его имени не прозвучало.

– Слышали? – посмотрел он на современницу Древнего Рима

– Да? Что? Ничего не поняла, – отозвалась она.