Мег Вулицер - Исключительные

Когда настало время обедать, все четверо сели за отведенный для них стол у окна в общей столовой.

— Все замечательно, — сказал Мэнни. — Мы не ошиблись, когда передали вам лагерь.

— Не ошиблись, — эхом отозвалась Эди. — Мы думали развиваться в другом направлении, но рады, что стали работать с вами.

— Ну и ну! — сказал Деннис. Они с Жюль смущенно засмеялись. Повисла пауза, все замолчали.

— Дела идут так хорошо — сказал Мэнни, — что мы хотим сделать вам еще одно предложение.

— Давайте, — сказал Деннис, довольный, что его похвалили. Его редко хвалили за работу, и Жюль заметила, что он заинтересовался. Похвала бывает приятнее самой работы.

— Мы хотели бы предложить вам взять на себя заботу о лагере на пять лет, — сказал Мэнни. — Пятилетний контракт. Условия мы написали. На протяжении пяти лет вы сможете управлять лагерем так, как посчитаете нужным. Год — это ничто . Пока вы только присматриваетесь. За пять лет не только вы сможете превратить лагерь в такое место, каким вы хотите его видеть, но и мы перестанем за него волноваться. Мы можем вообще не вмешиваться. Для нас это станет облегчением, чтобы вы знали. Все эти годы мы вкладывались в мельчайшие детали, работали не покладая рук. Может быть, теперь мы могли бы заняться чем-нибудь еще.

— Например, отоспаться, — сказала Эди. — Или, может быть, я наконец удалю наросты на ногах. Я давно их запустила. Сейчас мои ноги не похожи на человеческие. Прямо копыта какие-то.

Мэнни улыбнулся, глядя на нее.

— Это правда, — сказал он. — Так и есть.

— Иногда, — задумчиво сказала Эди, — наросты важнее искусства.

Муж кивнул.

— Открывая этот лагерь, мы думали, что сможем осуществить утопию, — сказал Мэнни. — И долгое время нам это удавалось. Когда ты, Жюль, сама приезжала сюда, здесь еще было здорово. Но лучшие времена уже давно прошли.

— Интересно, Мэнни, какие времена ты считаешь лучшими? — спросила Эди. И уже только они вдвоем принялись это обсуждать.

— Тысяча девятьсот шестьдесят первый год?

— Или, может быть, шестьдесят второй, — сказал Мэнни. — Да, хороший был год.

— Точно, — подтвердила Эди, и оба дружно закивали, вспоминая далекий образ того года.

— Конец шестидесятых, естественно, тоже выдался здесь ярким, — сказал Мэнни, — хотя несколько ребят всерьез попытались захватить директорский кабинет. Они называли себя ЛДО. «Лесной дух за демократическое общество». Тогда они меня просто достали. Ну и какое- то время у нас были все эти неприятности с ЛСД, помнишь?

— О, да. Была у нас такая девочка, арфистка Сюзи Берлинер. В три часа ночи отправилась нырять с трамплина, — вспомнила Эди. И снова супруги задумчиво и многозначительно переглянулись.

— А когда наступили восьмидесятые, — вновь повернулся к столу Мэнни, — казалось, что все изменилось. Ребята начали снимать эти чертовы музыкальные клипы и больше ничем не хотели заниматься. Каждый раз, когда появлялось что-то новое, нам приходилось чуть ли не палкой отбиваться.

— Пять лет — это неплохо, — неожиданно сказал Деннис, и явно удивленная Жюль повернулась к нему.

— Нет? — спросил он у нее. — Разве плохо?

— Деннис, нам нужно поговорить об этом, — ответила она. Он посмотрел на нее ошеломленно и сердито. Затем вновь обратился к Вундерлихам.

— Лично для меня большая честь, что вы так довольны тем, как мы руководили лагерем в это лето, — сказал им Деннис.

Жюль почувствовала, что по своему обыкновению краснеет, и сказала:

— Да, спасибо вам, Мэнни, Эди. Мы еще вернемся к этому разговору.

Когда чета Вундерлихов уехала, а весь лагерь собрался в рекреационном зале на поэтический слэм, Деннис и Жюль стояли в сумерках вдвоем на осаждаемом насекомыми холме.

— Я уже просто не понимаю, о чем ты думаешь, — сказал Деннис. — Сначала ты хотела приехать сюда, и я согласился: ладно, возвращайся к своим корням, давай попробуем. Потом у тебя появляется возможность это осуществить, закрепить , и ты вдруг понимаешь, что вовсе не этим хочешь заниматься. Потому что думаешь сейчас только о своих друзьях, об их браке и о своей роли во всех этих делах. А какова твоя роль в нашей жизни? Как насчет этого? Жюль, мы оба бросили работу. Ты оставила свою практику. Мы переехали из города сюда ради этой твоей идеи.

— Я не об этом думала, — сказала она.

— А о чем ты думала? Собиралась играть забавные роли в пьесах, чтобы все снова обращали внимание на тебя?

— Нет, — ответила она.

— А по-моему, именно об этом ты думала, — возразил Деннис. — Я это знал, ввязываясь в эту затею. Я должен был тебя предостеречь, но ты казалась такой воодушевленной, и я не хотел мешать.

— Деннис, чего ты хочешь от меня? — спросила Жюль. — Мои друзья расстались из-за меня. Как я могу не переживать?

— Это не из-за тебя, — сказал он. — Это из-за них. А ты сейчас здесь. Ты руководишь летним лагерем. Ты должна составлять бюджет вместе со мной, готовить информационные бюллетени, писать и отправлять родителям письма про их блестящих сыновей и дочерей. Но вместо этого ты погрузилась в какое-то глубокое, затерянное место в своем мозгу, какое-то жалкое место.

— Ах, жалкое?

— Безусловно. Посмотри на себя. Видела бы ты со стороны, как ты зарделась, когда этот пропащий братец Эш появился в лесу. И вот о нем ты говорила все это время? Когда я провожал того несчастного парня в клинику, он мне многое рассказал о том, как Гудмен, то есть Джон , собирался консультировать его по поводу его работ, стать его агентом. Я этим сыт по горло. Что говорили Вулфы своим детям: вы такие особенные, что общепринятые правила на вас не распространяются? Знаешь что? Все взрослеют, все стареют, и правила для всех одни.

— Почему ты так накинулся на меня? — плача спросила Жюль. — Потому что я не хочу подписываться на пять лет? Ты просто в восторге от того, что кому-то нужен, — она понимала, что подло так говорить, но уже не могла остановиться. — Что кто-то говорит: да-да, занимайся этой работой, мы довольны твоими результатами. Что нет опасности впасть в депрессию и сообщить бедной женщине, что она умирает от опухоли в печени.

— Да, — сказал Деннис. — Мне никогда никто не говорил, какой я классный. Но правда в том, что и среди вас нет таких уж классных людей. Твои друзья — золотозубый мистер неудачник и его лживая сестрица со своими драгоценными пьесами, которых я никогда не понимал, ну и да, великолепный Итан. Ты всегда их всех боготворила, они для тебя превыше всего на свете. И факт налицо: они не такие уж исключительные .

— Я никогда этого не утверждала.

— Ты только об этом и твердила. Только об этом. А я был добродушным мужем. А тебе этого мало, ты до сих пор мысленно с ними, их судьба тебя волнует гораздо больше нашей.