Мег Вулицер - Исключительные

— Увидимся, пап. Так лучше?

— Гораздо лучше, — ответил Итан. Он подошел к Мо, чтобы обнять, а тот вытерпел прикосновение, закрыв глаза, как будто катился на санях с горы, ожидая мягкого столкновения у ее подножья.

Когда он ушел, Итан повернулся к Жюль, и их объятие вышло таким же неловким, и она тоже закрыла глаза. Потом отстранилась и внимательно на него посмотрела. От того, что он на нее вроде бы не злится, было еще хуже.

— Привет, — сказала она.

— Привет.

— Не думала, что ты вообще когда-нибудь со мной свяжешься, — сказала Жюль. — Предполагала, что ты в бешенстве.

— Разумное предположение. Но бесился я точно не из-за тебя. Мне просто нужно было время, чтобы успокоиться, вот и все.

— И теперь ты спокоен?

— Как далай-лама, — ответил он. — Не похоже?

Но невозможно было сказать о нем что-либо наверняка. Он просто выглядел взъерошенным и угрюмым.

— Пойдем поужинаем, — сказал Итан.

И вместо того чтобы уйти из здания, они поднялись по шаткой металлической винтовой лестнице, ведущей в помещение, о котором Жюль не знала.

— Похоже на сон, когда находишь еще одну комнату в собственной квартире. Наверху оказался маленький сверкающий лофт с открытой кухней. Итан рассказал, что не раз ночевал здесь, когда засиживался на работе допоздна.

В глиняном горшочке осталось зимнее рагу. Итан принес на обеденный стол две тарелки. Они с Жюль сели друг напротив друга на фоне ряда темных окон.

— Я так давно не видела Мо, — сказала она за трапезой. — Он милый. И очень похож на Эш.

— Внешне они похожи. Я рад за них. Мо любит сидеть дома, когда не в школе, но и это ему тяжело. Пожалуй, тяжело всем, кроме Эш. Я пытался занять его работой на студии, но он такой нервный. Усаживал его сортировать почту, раскладывать по ящикам сотрудников, но иногда он вдруг начинал вскрывать письма, а однажды выкинул целую стопку. Все, конечно, только улыбаются, но шороху он наводит. Он может жить в пансионе до двадцати трех лет, а что будем делать потом — непонятно.

— До двадцати трех еще далеко, — ответила Жюль. — Пока что можно об этом не думать.

— Мне обо всем нужно думать.

— Вообще-то нет.

— Обязательно нужно. Мне придется начать все с нуля и выяснить, что вообще творилось в моей жизни. Хотя бы на ком я женился.

Жюль напряглась, она не хотела начинать этот разговор, но потом поняла, что именно для этого Итан позвал ее, и теперь уже не отвертеться. Она спросила:

— Зачем ты позвал меня, Итан?

— Я все просрал, Жюль. Не понимаю, как жизнь перевернулась с ног на голову. Я начал задумываться не только о том, что натворила Эш, но и о том, кто она вообще такая после этого.

— Погоди, — перебила Жюль. — Прежде чем мы перейдем к этой части, как насчет меня? Давай выясним это прямо сейчас. Ты ведь в курсе, что я знала о Гудмене.

Итан махнул рукой.

— Проехали. Что еще тебе оставалось делать? Ты им пообещала и осталась одна против всех. Я все понимаю. А вот с Эш до сих пор ничего не понятно. Я решил, что она принадлежит к определенному типу женщин, ты ведь понимаешь, о чем я, Жюль? Пожалуйста, скажи, что понимаешь. Она из тех, условно говоря, красоток, которые притягивают мужчин и умеют сделать им хорошо. Эти женщины элегантны, но слегка ранимы. Они умны, многими вещами интересуются. Могут руководить благотворительным фондом или театром. И все восхищаются их работой, потому что они изящны, благоразумны , служат какой-то глобальной цели. Хотя если вдуматься… да ладно! Феминистский театр? Эш? Ей наплевать было на чувства Кэти Киплинджер, и вот теперь она тут главная феминистка среди режиссеров? И в этом она никогда не видела противоречия, вряд ли ей такая мысль вообще в голову приходила. Потому что ее брат — это отдельная тема, он сам по себе. Заметь, она целиком посвятила свою жизнь Мо. Когда он заходит в комнату, она радуется. Она никогда не срывается из-за него. Звонит по телефону от его имени. Все эти годы она была потрясающей матерью, тут ничего плохого о ней сказать не могу. Она создала для нас прекрасный дом, полный заботы, в котором все хотят жить. Ее все любят. И ей практически все сходит с рук. Она милашка. И для меня она была чудом. Сложно не влюбиться в Эш. Она пленяет. Она прилагает усилия. Бетси была такой же, со всеми ее блюдами. Моя теща. Бедная Бетси.

— Бедная Бетси, — повторила Жюль.

Смерть Бетси Вулф на мгновение встала между ними.

— Я знаю, Эш думает, что родители оказывали на нее давление, требовали заниматься искусством и преуспеть, — сказал Итан. — Между тем сами они не были творческими личностями. В «Дрексель Бернхем» думали только о деньгах. Но все ее жалобы на давление, ну… уже ведь хватит, да? Совсем не обязательно всю жизнь об этом твердить. В это время я осознал: если тебя не пытают — не насилуют, не держат в клетке, не заставляют в тринадцать лет идти работать на фабрику, — если ничего такого нет, думаю, жаловаться не на что . Когда я занялся проблемой детского труда, Эш переступила через себя. Она видела то же, что и я, — я показал ей, — и она была потрясена до глубины души. Мне казалось, нас это захлестывало, я не мог уже это выдержать. А она все никак не могла забыть собственную маленькую драму, и я это понимаю. Оковы прошлого. По существу, каждый всю жизнь поет одну песню, вот у нее такая. Она прониклась идеей, что надо быть пай-девочкой, полезной девочкой, а в данном случае, значит, еще и лживой девочкой. Которая защищает своего ужасного брата.

— Думаешь, он настолько ужасен? Считаешь, он изнасиловал Кэти? — спросила Жюль, повышая голос.

— Он повел себя с ней слишком грубо, — ответил Итан. — Он не мог себе представить, что она не хочет продолжать то, чем они занимались. А никто и подумать о нем такого не мог; он всех очаровал. Вот и все, плюс беспомощность Кэти. Плохое сочетание. Так что да, думаю, он что-то натворил. Думаю, да.

Итан замолчал, а потом поправился:

— Взрослая часть моей личности так думает.

Он взглянул на Жюль в надежде, что она поддержит его, оставит свои скрытые подростковые комплексы, из-за которых слишком долго колебалась между «знаю» и «не знаю». Но она смогла лишь кивнуть.

— Но ничего этого больше нет, все в прошлом, — ответила Жюль. — Вот что важно.

— Знаю, — сказал Итан. — Помнишь тех двух детективов? Оба теперь не при делах. Который постарше — ушел на пенсию. А молодой, как его звали — Манфредо? Умер от сердечного приступа. Многие годы я упорно гуглил, хотел узнать, служит ли он еще, корпит ли потихоньку над делом Гудмена Вулфа. Может, поиск через гугл смертельно опасен для здоровья. Думала когда-нибудь о таком? Ты следишь за этими людьми, выясняешь, как у них дела, пока однажды не узнаешь, что они уже умерли. Даже «Таверна на лужайке» закрылась. И Гудмен, похоже, пропал. Потому что у него не было шанса повзрослеть. Он упустил этот шанс.