Кристиан Крахт - Империя

Крахт, со своим романом «Империя», в 2012 году оказался на линии огня и стал мишенью для недоброжелательных журналистов. Его обвиняли в том, что он действует как приспешник правореакционных идеологов. Но прошло какое-то время, и теперь стал возможен более дифференцированный подход к этой книге.

Экхард Шумахер — профессор новейшей немецкой литературы и литературной теории в Грайфсвальдском университете. К сфере его научных интересов относятся теория СМИ и новых СМИ, современная литература, а также соотношение туризма и литературы. Кристиану Крахту он посвятил, среди прочего, опубликованную в 2009 году статью «Вездесущее исчезновение. Кристиан Крахт в Сети».

«…В какие-то моменты ему казалось, будто реальность, и без того хрупкая, от него ускользает; именно такое ощущение возникает у него и сейчас…»

То, что мы здесь — «сейчас», в третьей и последней части романа Крахта «Империя» — узнаем, как бы походя, об одном из романных персонажей, относится не только к этой фигуре. Романной фигуре, представленной нам в качестве «губернатора Халя», кажется, будто реальность (точнее: «реальность, и без того хрупкая») — не только «сейчас», но и в другие «какие-то моменты» — ускользает; но ведь и читателю кажется, будто реальность этого романа снова и снова от него ускользает.

Иногда читатель не сразу замечает такое, иногда это обнаруживается только при ретроспективном взгляде, распознается благодаря знанию конкретных деталей. И часто все это происходит, как в случае с губернатором Халем, в модусе возможного, который почти незаметно переходит в модус фантастического. Мы, например, не уверены, что от губернатора Халя реальность ускользает — ему только так «кажется»; мы постоянно сталкиваемся с расплывчатым, ненадежным, раздражающе мерцающим «как если бы», которое, не в последнюю очередь, относится и к самому читателю.

Перемещение угла зрения с автора на текст, с приписываемой роману идеологии на поддающиеся анализу особенности письма и повествования, возможно, не только позволит увидеть этот текст в новой перспективе, но и поможет понять, почему от участников дебатов о Крахте реальность его романа все в большей степени ускользает.

«Под длинными белыми облаками, под роскошным солнцем, под светлым небом сперва раздался протяжный гудок, потом судовой колокол настойчиво стал звать всех на обед, а малайский boy, мягко и неслышно ступая по верхней палубе, осторожным прикосновением к плечу будил тех пассажиров, которые погрузились в сон сразу после плотного завтрака. Судоходная компания „Северогерманский Ллойд“, черт бы ее побрал, бдительно следила, чтобы у пассажиров первого класса, благодаря искусству китайских поваров с заплетенными в длинные косички волосами, на столе каждое утро были великолепные плоды цейлонского манго сорта Альфонсо, разрезанные вдоль и искусно сервированные, яичница-глазунья с салом, а также маринованная куриная грудка, креветки, ароматный рис и крепкий английский портер».

Если прочитать эти первые фразы первой главы романа, присмотреться к действующим лицам, месту действия и историческому контексту «Империи» Крахта, то поначалу многое говорит за то, что мы имеем дело с более или менее конвенциональным, реалистически написанным историческим романом.

И вот мы уже готовы признать, что сто с лишним лет назад, в начале XX века, в эпоху колониализма, действительно можно было наблюдать то, что здесь запечатлел рассказчик — пусть иногда и немного беспомощный в описаниях, зато склонный к непринужденно парящим над описываемыми предметами, очень протяженным, слегка маньеристским, но спокойно развертывающимся предложениям-периодам.

Рассказывают нам аутентичную (в основных чертах) историю, подтвержденную историческими референциями и фактами: историю Августа Энгельхардта, примечательного и заслуживающего внимания аутсайдера, который, получив образование помощника аптекаря и испытав на себе влияние движения за целостное обновление жизни (Lebensreformbewegung), в начале XX века вдруг сорвался с места и отправился в тихоокеанские германские колонии. Там, в так называемых протекторатных землях Германской Новой Гвинеи, он основывает Солнечный орден: квазирелигиозное сообщество, которое, как предполагается, осуществит идеалы нудизма и вегетарианства, характерные для движения за целостное обновление жизни , на новой основе — уже не ограничивая себя мелкобуржуазными условностями Вильгельминовской империи.

Энгельхардт приобретает кокосовую плантацию на острове Кабакон и целиком посвящает себя — не заботясь об экономическом успехе или хотя бы минимальной прибыли — теоретической разработке и практическому осуществлению учения о кокофагии. «Солнечный человек-кокофаг», свободный от забот об одежде, жилище и питании, ориентируется, как можно понять из сочинения исторического Августа Энгельхардта, исключительно на плод кокосовой пальмы, который созревает ближе к солнцу, чем все другие плоды, и в конечном счете может привести человека, питающегося только им (а значит, и солнечным светом), в состояние бессмертия, то есть сделать его богоподобным.

На Кабаконе никогда не бывает единовременно больше пяти сторонников этого учения; некоторые из них умирают на острове или, вскоре после прибытия, где-то поблизости; иногда — при невыясненных обстоятельствах, как гельголандец Генрих Ойкенс в 1904 году или, год спустя, берлинский музыкант Макс Лютцов.

Оба, Ойкенс и Лютцов, играют важную роль в крахтовской «Империи», где появляется и ряд других исторических персонажей, а также мест действия, в самом деле существовавших в Германском рейхе, который на рубеже веков расширил свои имперские владения; среди них в первую очередь следует упомянуть город Хербертсхёэ на острове Новая Померания (тогдашнюю столицу Германской Новой Гвинеи) и имевшего там резиденцию губернатора Альберта Халя — главного администратора колонии.

Что в «Империи» мы имеем дело не только с реалистическим изображением документально подтвержденных эпизодов из истории германских колоний, видно, не в последнюю очередь, по главному персонажу романа, Августу Энгельхардту. Если в реальности он был найден мертвым на острове Кабакон в 1919 году, то в романе американские моряки обнаруживают Энгельхардта лишь после окончания Второй мировой войны, на Соломоновых островах, — обнаруживают в пещере, отощавшего, как скелет, но живого. Этот ветеран давно исчезнувшей империи (но, как говорится в заключительной главе, «все еще удивительно крепкий старик») обращает внимание на некоторые приметы новой империи, например: «красивую стеклянную бутылку, слегка сужающуюся посередине, с темно-коричневой, сладковатой, но вполне приятной на вкус жидкостью», «таинственную, непривычно ритмичную, но весьма недурно звучащую музыку» и «смазанную ярким соусом сардельку, лежащую на мягком, как пуховая перина, продолговатом хлебном ложе».