Олег Ермаков - Песнь тунгуса

— У волков не бывает ласт и копыт, — сказал Мишка.

— Ой, Миша, ты можешь вообще-то помолчать, — попросила Полина жалобно.

— Могу, ага, — сказал Мишка, поглаживая кошку.

Кошка громко мурлыкала.

— Хм, бых-пых, — пробормотала хозяйка, покашливая и глядя на Мишку и кошку.

Мишка вдруг пришел в отличное расположение духа. Кит рассказывал бабке, откуда они и каким образом здесь оказались. Та кивала, покряхтывая, давая знать, что ей известны называемые фамилии и имена. Девочки сидели тихо, сняв коньки и шевеля ногами. Полина, морщась, разминала икры. Мишка тоже стащил коньки. Лида сняла шапку и откинула волосы. Мишка думал о ее втором имени, ему хотелось узнать это имя во что бы то ни стало. На старом комоде отщелкивали время большие часы. В глубине дома виднелась железная кровать с наваленными одеялами. У окна стоял круглый стол без одной выгнутой ноги — ее заменял край подоконника, а две другие ноги были целы. Вдоль стены громоздись какие-то ящики, дальше стояла бочка. У печи валялись дрова. Вообще-то в доме было довольно прохладно, это с мороза сразу показалось, что здесь жарко протоплено, — нет, видно, старуха экономила дрова, потому и ходила в ватниках рыжего цвета. Временами она даже напоминала Мишке неуклюжую и ослабевшую от долгих лет медведицу. Да, дряхлую, старую, в свалявшейся бурой шубе. И нацепившую зачем-то зеленый платок.

Это была Песчаная Баба. Он уже слыхал о ней. Она жила здесь одиноко и боролась с наступающими песками. Когда-то в этом месте был даже консервный цех, был магазин, действовала четырехлетняя школа. Но все погребли пески ольхонские. Цех погорел. Причал разрушился. Улицы с деревянным настилом исчезли. Люди разъехались, не выдержав противоборства с настырной стихией. Бараки и дома разобрали и увезли в Хужир. Учиться в школе уже было некому. Одна баба осталась. Что ее держало здесь?

— А вы всё так здесь и живете, — сказала Полина.

— Так, так, — словно часы ответила бабка. — Как помер Поляк, так и так, так, так.

— Ружье-то у вас хоть имеется? — спросил Кит. — Мало ли кто припрется. Лихой народ бродит.

Старуха усмехнулась.

— Уж какой народец здесь-то живал, после такого любой другой, как ангел кроткий.

— Ну, это да, рыбаки ребята суровые, — согласился Кит. — Да еще те, что здесь сидели.

— У меня еще чай не остыл, каша, — сказала бабка, — оголодали, поди.

— Да нет, что вы, — сказал Кит скромно. — Но хлеба с салом поели бы.

— Сала нет, — ответила старуха. — Хлеб не пекла. Сухари там какие-то, эти, халеты.

— А может, вскипятим чайничек? — спросил Кит, сглатывая. — Да и в доме будет теплей.

— Я уже топила, — ответила старуха. — Чай еще не остыл.

Она встала, постанывая, сняла с плиты чайник и поставила на стол, достала мешочек с переломанными галетами, кусковой сахар. Ноги от пола настывали, но не в коньках же здесь ходить? Все, кроме Кита, прошли в носках к столу.

— Счас, — сказала бабка и вышла, вернулась с двумя задубелыми рыбинами, положила на стол, потом подсунула под них широкую обрезанную доску. — Расколоточку сделам.

— Да ладно, спасибо, — отнекивалась Полина.

— Кушайте, — сказала бабка. — И йышшо луковиц дам.

И она сняла из-за печки три луковицы и положила на стол.

— Ловите? — спросил Кит.

— Да, маненько рыбалю, — сказала старуха и принялась отбивать рыбу увесистой деревянной колотушкой. Девочки сначала вздрагивали от ударов. А белая кошка спрыгнула с колен Мишки и, мяукая, начала описывать круги у стола.

Вторую взялся колотить Кит. Лида легко сдирала кожу с первой рыбины, отделяла мясо от костей. Потом то же сделала и со второй. Старуха одобрительно наблюдала за ней. Дала нож, и Лида порезала рыбу. Старуха поставила на стол блюдце с крупной солью.

И все приступили к ужину в старом доме, занесенном песками. Кошка ела кожу. Старуха сидела в сторонке.

— А где здесь зона была? — сказал Кит, обращаясь к ней. — Где именно находилась?

— Тама, — ответила старуха, кивая куда-то. — За Поляком.

Мишка посмотрел на Кита, перевел взгляд на старуху.

— Лагерь был, — объяснил ему Кит. — Мне батя чё-то говорил такое.

— Лагерь, — откликнулся Мишка удивленно. — Здесь прямо…

— Ну а чё-о?

— Не знаю, — сказал Мишка.

— Остров царь хотел превратить во второй Сахалин, — подала голос Полина, — нам Николай Михайлович рассказывал.

— Это который, Ревякин? — спросила старуха. — Учитель? Жив он еще?

— Умер.

Старуха покачала головой, беззвучно шевеля толстыми морщинистыми коричневыми губами.

— Как замок Ив! — блеснул и Кит своими познаниями.

— Ты думаешь, он был весь такой в ивах? — тут же с усмешкой спросила Полина.

— Как китайский павильон, — добавила Лида.

— Чё прицепились? — возмутился Кит. — Там сидел Железная Маска!

— Граф Монте-Кристо, — сказала Полина. — Ты перепутал фильмы.

— К-какая разница, — сказал досадливо Кит, обмакивая кусок замороженной рыбы в соль и отправляя его в рот. — Царь и хотел превратить остров в тюрьму такую, как у них.

«О-ё, — думал Мишка. — Весело же и красиво…»

— А чего тут обращать? Тюрьма и есть природная, — сказала старуха. — Царь не стал, дак другие мыслю его поймали. Было время, тут сплошь спецпереселенцы да расконвоированные мыкались, ну и те, которые в бараках, за проволокой, всякой народец, ворик-цыган, краля, немецкая подстилка, перебежчики, саботажники и просто несогласные или анекдотчики, всякой народец-то перебывал. Как им амнистию Лаврентий указал, побегли, токо пятки сверкали. Потом и Никита дал свою амнистию пособникам, лесным братьям, как вон паликмахер Адамка, литва.

— К-какой Адамка? — спросил Кит.

— Литва, паликмахер. Жив ли?

— Про кого вы говорите? — спросила Полина, прихлебывая жидкий чаек. — Есть в поселке Адам Георгиевич.

Песчаная Баба кивнула.

— Он самый, паликмахер.

Кит хохотнул.

— Он фотограф! — выпалил он.

— Ну да, слыхала, профессию переменил. А здесь народ пострыгал. Спорый был паликмахер. Начальник доверял ему бритье опасной бритвой.

— Нет, — сказал Кит. — Тут речь про другого кого-то.

— Да про него одного, Адамчика паликмахера, про кого же? А ты хто ему? Не сынок случаем?

Полина сказала, чей он сын.

— А, этого, милицанера, — пробормотала старуха, цепко глядя на парня.

— Адам Георгиевич, — сказал Кит, — в армии Андерса воевал, в Иране, в Палестине. Потом в Италии бил фашистов. Тогда особо не разбирались… Раз у Андерса под командованием, то и давай в ссылку, на всякий случай. А эту армию из поляков сделал Сталин же.

— Хмхм. Это ты про Поляка баишь, — сказала старуха. — Мы с ним долго тут жили, как все тут прекратилось. Он в бывшей паликмахерской и жил. Мощный был старик, все зубы до девяноста годов имел. Молчун, калеными клещами словца не вытянешь… Молчун-то молчун, а про Адамчика твово верное сказал. Да теперь-то какая разница?.. Это так, к слову пришлось.