Александр Карнишин - Детство Сашки [СИ]

Быстро дошли-добежали до кинотеатра, под белыми колоннами которого стояли бабки и продавали жареные семечки. Сашка подумал, да и купил два стакана по десять копеек. Один стакан он всыпал в карман себе, другой — брату. И к кассе они шли, уже грызя семечки и сплевывая под ноги шелуху.

На дневной сеанс в воскресенье на фильм, который шел уже неделю, билеты были. И даже можно было выбирать место. Они взяли последний, двадцатый ряд. Там можно было кидать шелуху от семечек вверх, чтобы она сверкала в луче кинопроектора, а если совсем расшалиться, то можно было встать на сиденье, поднять руки в луч, и тогда на экране можно было делать разные теневые фигуры.

Но это можно было в ДК, а тут, в кинотеатре, они были на «чужой» территории, и лишний раз обращать на себя внимание не стоило.

Братья предъявили билеты, от которых контролер оторвал «контроль», зашли в фойе, где продавали газированную воду, выпили газировки по четыре копейки стакан — с сиропом. Вовка пил с малиновым, а Сашка — с клубничным сиропом. А потом сели на свободные стулья в углу, ожидая первого звонка.

Откуда-то тут же подскочил местный вертлявый и маленький, но наглый парнишка:

— Дай десять копеек!

Но Сашка знал, что при народе можно ничего не бояться.

— Нет, — сказал он, и скрестил на груди руки.

И Вован сказал:

— Нет, — и тоже скрестил на груди руки.

— Сколько-сколько времени? — заинтересовался пацан блеснувшими на левой Сашкиной руке часами, наклонился, посмотрел на часы и тут же отошел.

Часы хоть и были старыми, еще дедушкин «Восток», подаренный на день рождения, но Сашка сразу подумал, что зря он их сегодня надел.

Прозвенел звонок, и они вошли в полутемный зал. Быстро нашли свои места, сели, но Сашка все время оглядывался, и заметил, что тот пацан сидит впереди, но тоже не сразу сел, а долго стоял и выглядывал, куда они пошли и где «приземлились». И Сашка тоже смотрел, где сел тот пацан, и сколько с ним народа. Компания его была человек пять, судя по тому, как они оживленно переговаривались, обменивались тычками и шутливыми подзатыльниками, шумели, пока на них не цыкнули более старшие.

Наверное, кино было очень хорошее. Вовка даже повизгивал в некоторые моменты. Сашка тоже запомнил, как циклоп протыкал человека, как уменьшалась девушка, как джин жил в медной лампе. Но все равно весь фильм он посматривал на первые ряды и думал, как бы им хорошо уйти.

Как только начались заключительные титры под музыку, пока не зажегся свет, он сдернул с места младшего брата, и потащил его через чужие коленки, через ругань потревоженного народа к выходу. У выхода они оказались первыми, и первыми выскочили на улицу.

Можно было сразу бежать домой, но Сашка был не дурак, он понимал, что по дороге эта компания их быстро настигнет, и что они тоже знают, что два неместных пацана побегут по улице домой. Поэтому он взял брата за руку и предложил по дороге домой играть в партизан.

В партизан играть очень увлекательно. Надо ходить так, чтобы никто не мог тебя проследить. И никто не мог тебя поймать. И они, как настоящие партизаны, не пошли коротким путем по широкой улице, а свернули в закоулки, во дворы, замирая возле каждого поворота, выглядывая и осматриваясь: нет ли где врага?

Они целых полтора часа добирались домой, и вышли к дому совсем с другой стороны.

Вовка потом за ужином взахлеб рассказывал о кино.

Сашка солидно высыпал мелочь и отчитался в потратах, и угостил родителей семечками.

А мама сказала даже, что он повзрослел. Еще бы! Если бы она знала, как они ловко ушли от заовражных!

…Им досталась большая комната налево. Справа была комната поменьше. А от крыльца тянулся коридорчик с нишами слева и справа. В нишах были окна, и поэтому в коридорчике было светло. Правда, светло было только первые дни. А потом в ниши поселились две девчонки из Сибири, занавесились простынями, и теперь ночью можно было идти только наощупь, потому что свет был только во дворе и в комнатах. Кто проходил первый, открывал дверь и поворачивал старый выключатель, который не сразу срабатывал и иногда искрил. А потом уже шли все, стараясь не свалить простыни и висящие сверху на просушке купальники, и не заглядывать туда, за прозрачную в лунном свете из окна ткань, где на раскладушках лежали красивые молодые сибирячки, переговариваясь о чем-то своем.

В большой квадратной комнате был старый скрипучий диван, на котором спала бабушка, большая кровать, на которой укладывались родители, а Сашка спал на полу. Он любил спать на полу летом. Там и запахи другие, и не так жарко. Хотя, в домике, в котором им удалось снять комнату, жарко не было. Потом, когда Сашка оббегал все вокруг, он нашел еще оно крыльцо, с противоположной стороны, которое вело сразу на второй этаж. Только с их стороны второго этажа не было видно и домик казался совсем маленьким, деревенским, как у них на Урале, только не деревянным, но и не каменным, как в Волгограде у дедушки.

Мама сказала, что дом из кизяка, и долго объясняла, что это берут глину, коровий навоз, солому, и все это смешивают, а потом выкладывают в формы и такие лохматые от соломы кирпичи выходят. Они легче, чем каменные, но непрочные. Зато «теплые» — хорошо держат тепло. Правда, Сашка не понял, зачем держать тепло, когда на улице почти каждый день к обеду температура зашкаливала за тридцать градусов, и даже на коротком «диком» — в отличие от платного и от санаторского — пляже оставались только такие же приехавшие с Урала или из Сибири, пытавшиеся запастись солнцем на всю зиму.

Прямо от крыльца начинался сад, сквозь который выложенная камнем тропинка вела к калитке. А уже от калитки было видно море. Когда Сашка впервые увидел его, то ему показалось, что море падает на берег. Оно было такое… Огромное? Нет. Оно было как будто висящее над горой, на склоне которой стоял маленький городок — последний остановочный пункт автобуса. Оно нависало, тянулось далеко влево и вправо, блестело, переливалось, обнимало, грозило, когда был шторм (всего два дня!), а по самому дальнему краю, почти невидно, даже не на горизонте, который растворялся в мареве, а чуть ближе, проходил настоящий парусный корабль.

Сад был совсем не такой, как в Волгограде. Над тропинкой переплетались самые настоящие лианы (это виноград — сказала мама), грецкие орехи в зеленой кожуре стоял вдоль нее, а еще непонятное растение инжир, который тоже вкусный, но Сашка его никогда не ел.

Слева от тропинки стоял маленький, ниже взрослого человека, сарайчик, в котором хранились разные инструменты и длинный черный резиновый шланг, из которого поливали сад, а еще обливали всех желающих. В сарайчике вскоре поселился молодой парень из Татарии, который там только ночевал, а целые дни проводил на каменистом пляже у самой воды. И сибирячки всегда были там, рядом с ним.