Леонид Бахнов - Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе [Антология короткого рассказа. Россия, 2-я половина XX в.]

Жил верный человек на свете. И сегодня он был, наверное, верен, но уж так случилось.

Однажды его предал самый близкий друг, и верный человек его оставил.

Жил верный человек на свете. И сегодня, наверное, он был добр и верен. Но уж так случилось.

Но однажды его предала любимая женщина, и он ее оставил.

Жил верный человек на свете. И наверное, и сегодня он был добр, верен, но однажды его предали дети, и он их тоже оставил.

Живет теперь человек на свете. Ни перед кем и ни перед чем не виноватый. Но предавшие люди говорят, он черств и бездушен.

И только старая палка знает, как слаб он и добр. Ведь он на нее одну опирается. Но что может сказать палка? Во-первых, она просто палка, а во-вторых, те, на кого опирались, всегда молчат, и лишь предавшие нас осуждают.

Это случилось в одном старом городе.

Когда-то давным-давно текла в том городе речка. Небольшая речка, но она текла как раз посредине улицы.

Старые дома с витыми балконами отражались в ней. А когда весной прилетали воробьи, то они всегда чистили перья и, глядя в нее, охорашивались.

И были еще над той речушкой мостики. Издали они были похожи на веера, на развернутые бутоны цветов.

Люди стояли на тех мостиках часами и, глядя в воду, о чем-то думали.

И не только люди. Если кучер зазевался, то и лошади тоже останавливались и тоже стояли, думали.

Неизвестно, конечно, кто и о чем точно думал. Но известно: все думали, конечно, о чем-то приятном, потому что даже самые суровые люди улыбались, стоя на этих мостиках. Ведь мосты были почти сказочные, и, стоя там, наверное, каждый воображал себя волшебником или добрым принцем.

Но идет время, и все меняется, к радости и сожалению. Как-то в сухой год речушка высохла. И смотреть стало некуда. Не плыли больше, качаясь на водной глади, облака, не всплескивала вечерами золотая рыбешка, и старые фонари, вытянувшись, не заглядывали больше в таинственную гладь. Нет, ничего этого уже не было. И только по-прежнему над улицей висели старые мостики. И тогда многие стали думать: зачем же они? Может быть, убрать их совсем? И уже решили так, но как-то однажды вечером заметили: стоит на мосту человек и ловит что-то.

А на другом мосту другой человек, и тоже с удочкой.

И на третьем тоже.

— Интересно знать, что вы ловите? — спросили их. — Ведь там под мостом нет речки.

— А зачем она? — ответили чудаки. — Мы ведь ловим не рыбу, а ветер.

— Ветер? — удивленно захохотали все. — Но зачем же его ловить?

— Но, — сказал другой, — ветер — это музыка. К нашей удочке привязаны старинные колокольчики. И когда приходит ветер, они звенят. И это нечто удивительное.

— Послушайте.

И тут люди тоже стали на мостики и вдруг правда услышали серебристую музыку. И эта музыка всем что-то напомнила. Однако никто не мог понять что.

И тогда чудаки сказали:

— А теперь закройте глаза, и вы все увидите.

И только люди закрыли глаза, как вновь увидели свой старинный город. Где-то под ажурным мостом опять плескалась река. А по мосту, звеня старинными бубенцами, ехали кареты. А рядом с перилами стояли их бабушки, дедушки, одетые в старинные сюртуки и камзолы.

И так теперь уже было всегда. Если кто-то хотел, например, вспомнить о прошлом, он приходил на мост, закрывал глаза и опускал вниз колокольчик. И прошлое тут же являлось. И с тех пор этот старенький мост стал не просто нелепой ненужностью, но уже был знаменитым. И если приезжал какой-то путешественник, то, показав ему новые улицы, обязательно говорили:

— А не хотите ли вы посмотреть наш старенький мостик?

И тут путешественник закрывал глаза и, послушав старинный колокольчик, говорил:

— Да, это прекрасно. Вы знаете, я вдруг вспомнил свою бабушку. Большое спасибо за столь приятное чудо.

Я жду тебя.

— А интересно, что ждут и на что надеются эти провода?

— Они мечтают стать струнами скрипки.

— Значит, вернуться к прошлому?

— Ну, да.

— А ты смог вернуться к прошлому?

— Ты знаешь, мне кажется, я уже вернулся. Теперь я чувствую себя таким же маленьким, каким был когда-то.

— Это хорошо.

— Нет, плохо. Будто я только-только проснулся и ничего не знаю.

— Да это же прекрасно — ничего не знать!

— Нет, кое-что знаю... и даже очень много, но все не то и не о том.

— А что «то»?

— А может быть, то, что, например, все на луне сейчас играют на зеленых скрипках. А лучше, луна — это одна зеленая лягушка, и ей очень грустно.

— А если белая лошадь?

— Только белая, белая.

— Да, белая, белая, белая, бе-ла-я-а-а.

— Странно мы с тобой говорим, как монстры.

— Почему странно? Недавно мой друг прочитал мне рассказ. Как грустно зимой ходить по вечернему городу с белым кроликом за пазухой.

— И это все?

— Все. Только я думаю, можно лучше. Белая лошадь бредет по белому городу с зеленым лягушонком.

— Нет, нет. Белая лошадь бредет по проводам.

— Ну, конечно, как я не догадался. ...Снег, и провода звенят.

— Просто я люблю тебя больше...

— Ты погибнешь от белого всадника на белом коне. Знаешь, откуда это?

— Конечно, Дантес. Доктор Арендт лечил Пушкина. А потом Чехов...

— Да. А интересно знать, любил ли Дантес ездить по проводам?

— А зачем ему это? Покорить Натали?

— А ты знаешь, Чехов был влюблен в Натали.

— Как ты догадался?

— В твоем представлении Чехов — это гусар в красном ментике?

— Да. Как же иначе? Ведь перед смертью он просил шампанского. То же самое, что Пушкин кричал: «Браво, Пушкин...»

— Несерьезный ты человек.

— Просто мне всегда грустно, грустно, грустно.

— Боишься смерти?

— Нет, белой лошади.

— О, я знаю, что ты скажешь в последний час: «Повесьте ей колокольчик».

— Скучно на этом свете, господа. На белом, белом свете, милая.

— Ты слышишь, — сказала она, — звенят провода. К нам идут белые лошади. Готовьте им встречу.

Жил ворон на свете. Обыкновенный ворон. Черный трубочник. И только одним он отличался от всех воронов: сидя на трубе и глядя куда-то на звезды, он любил мечтать.

— А что, если, — говорил он, — я найду роскошное перо? Я сразу стану красив.

И как ни удивительно, но так и случилось. Где-то на грязном дворе он нашел это волшебное перышко.

— Прекрасно, — сказали птицы, взглянув на ворона. — Но ведь к такому роскошному перу нужна шляпа. Да и как же иначе?!

И ворон тут пошел к шляпочнику.

— Роскошная шляпа, — сказал шляпочник. — Но ведь к роскошной шляпе нужен не менее роскошный сюртук. Да и как же иначе?!

И тут ворон поспешил к портному.

— Роскошный сюртук, — сказал портной. — Но ведь к такому роскошному сюртуку нужны блестящие сапоги со шпорами, блестящие сапоги со шпорами. Да и как же иначе?