Леонид Бахнов - Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе [Антология короткого рассказа. Россия, 2-я половина XX в.]

И ворон отправился к сапожнику.

— Ах, — развел руками сапожник. — Выглядите вы великолепно. Ни разу в жизни не встречал более изящного кавалера. Но если бы... что, если бы вы зашли к каретнику, — улыбаясь, сказал сапожник, — то, мой господин, все было бы в порядке.

Однако не думайте, хотя я вас и утомил, но каретой далеко не кончилось. За каретой последовал дворец. За дворцом трон. И вот уже ворон сидит во дворце и ему говорят: ваше величество. Конечно, когда тебе говорят такие слова, то это приятно. Он махал шляпой и улыбался.

И наверное, если бы вся обязанность короля состояла в том, чтобы махать шляпой и улыбаться, то и до сегодняшнего дня ворон жил бы в том дворце и сидел на том троне.

Но, однако, все кончилось.

Ворона попросили произнести тронную речь, и ворон каркнул: карр. Ведь больше он ничего не умел делать.

И тут все придворные захохотали: да наш король глуп. Глуп. Глуп. Хохотал каждый прохожий на улице.

Дошли эти слухи и до ворона.

— Как, — сказал он, — и стоило быть королем, чтобы стать глупцом?

— Да, — ответил первый министр. — Но ведь вы не умеете ничего делать, кроме как каркать. Слишком этого мало для короля.

И тут вновь ворон стал вороном — только глупец может ради дворца и трона решиться прослыть окончательным глупцом.

Вот и все. Ты спросишь, в чем еще смысл сказки? Если найдешь прекрасное перо — пиши сказки и совсем не стремись быть королем. Одного золотого перышка совсем недостаточно, чтобы стать королем или принцем.

Надо, по крайней мере, уметь говорить тронные речи.

Жил на свете ослик. И не просто ослик, а влюбчивый ослик.

Весь день он ходил и бубнил одно и то же:

— Любви хочется. Любви хочется.

— Любви, подумаешь, — сказал заяц. — Да это так просто. Вот я, например, очень люблю свои уши.

— Свои уши, — грустно повторил ослик. — Нет, это не есть настоящая любовь. Любить свои уши — значит любить самого себя. И только.

И ослик снова забормотал:

— Любви хочется, любви.

— Любви, — вздохнул лев. — Да это так просто. Например, я люблю свою гриву.

— Гриву. А? Любить свою гриву — значит любить самого себя. Нет, это тоже не настоящее.

— А что, по-твоему, настоящее? Глупый ослик, — рассердился лев.

— Настоящая любовь — это чистое. Такое чистое, чистое, что его даже и нет.

— А разве можно любить то, чего нет? — захохотал лев.

— Конечно, нельзя, — кивнул ослик.

Но, как только лев отвернулся, он вновь забормотал:

— Любви хочется, любви.

Ночью от больших сосен пали на снег мохнатые тени.

Увидел их маленький щенок и испугался.

— Что же ты боишься? — сказали ему сосны. — Это же наши тени.

Но щенок не поверил.

— Нет. Это великанские лапы великанских котов, — сказал он и спрятался в собачий домик.

Высокие кедры говорили всем:

— Мы самые мудрые. Мудрые потому, что все-все слышим. Гудки пароходов, крики петухов в деревне. А если, если встанем на цыпочки, то услышим даже голоса звезд.

— Ах, — сказал маленький цветок, — чего гордиться? Я тоже все это слышу. А когда наклоняюсь под ветром и касаюсь земли, я слышу еще, как я расту.

Один музыкант любил играть на разноцветных трубах.

Так, летом он играл на зеленой, зимой — на белой, осенью — на желтой.

Но однажды случилось вот что.

Одну зиму он играл на желтой трубе.

Никто не мог понять, почему это, и только говорили ему:

— Чудак.

Но музыкант совсем был не чудак. Просто на время стал он сказочником.

Да-да. Вот так как-то осенью он заиграл что-то сказочное, закрыл глаза и вдруг увидел прекрасную страну. Потом всю зиму он не открывал глаза и никак не хотел уходить оттуда. Из золотой страны.

Так играл и играл на желтой трубе поэтому.

Надоело смешному поросенку быть смешным. Решил стать страшным.

Взял он кисточку и стал рисовать у себя на спине полоски. Потом заворчал, зарычал и спросил одного слоненка:

— Ну как, теперь похож я на страшного тигра?

— Ты? — засмеялся слоненок. — Ты — нет. У тебя хвост курносый.

— Так на кого же я похож? — спросил опять поросенок.

— С таким хвостом — на арбуз, конечно.

В порту всю ночь о чем-то протяжно и долго гудел пароход. Один маяк не выдержал пароходной грусти и спросил:

— О чем ты дудишь, о чем мечтаешь?

— Ах, — сказал пароход. — Каждый вечер, когда у меня зажигаются огни, мне кажется, я становлюсь похожим на большую игрушку.

— Ну и что? — мигнул маяк.

— Да как чтоооо?.. — загудел пароход обиженно. — Неууужели ты не поонимаешь?.. Каждый вечер я жду-жду, когда же придет какой-нибудь великанчик поиграть со мной.

Один хвастливый лягушонок решил допрыгнуть до луны. Разбежался однажды и полетел. Летел, летел, шлепнулся. Открывает глаза, а вокруг два огромных серых листа.

— Ну, кажется, — сказал хвастливый лягушонок, — я уже на луне.

— Нет, нет, — сказал насмешливый голос снизу.

— А где же я? — удивился хвастливый лягушонок.

— У меня на слоновой макушке, — ответил слон и совсем рассмеялся.

Один подъемный кран каждый вечер ходил к морю ловить рыбу, но ни разу не поймал ничего.

И зачем ловить, удивлялись все, если ничего не ловится.

Но старый кран всегда отвечал одно и то же:

— Так что же? Если долго ничего не ловится, значит, когда-нибудь, когда-нибудь я поймаю что-то чудесное.

И вот однажды под Новый год закинул он удочку. Далеко-далеко, глубоко-глубоко...

И вытащил вдруг что-то белокрылое.

— Вы что такое? — спросил кран.

— А неужели не узнаете? — ответило белокрылое. — Я старинный почтовый корабль.

И тут подъемный кран взял почтовую сумку и стал разносить старинные письма.

— От вашего прадедушки, от вашей прабабушки, — говорил он. И люди радовались: настоящая живая сказка пришла к ним в Новый год.

Были у одного петуха звонкие-презвонкие шпоры.

И вначале этот звон всем нравился, а потом вдруг стали говорить:

— А не слишком ли звонко?

Послушал петух, послушал, да однажды взял дудочку и пошел в лес.

— Зачем туда? — спросили петуха.

— Охотиться на листья. Я буду играть, а листья — падать, и когда я пойду по опавшей листве, звона моих шпор уже не будет слышно.

Однажды белой зимой бродила белая козочка. Она спрашивала, спрашивала всех:

— А вы не видели алого зайца? А вы не видели алого зайца?

— Алого зайца? Какая глупость.

Каждый серьезный зверь, усмехнувшись, только пожимал плечами.