Леонид Бахнов - Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе [Антология короткого рассказа. Россия, 2-я половина XX в.]

За посылками же приплывает кашалот. Это старый, опытный работник; с ним надо обращаться бережно, помнить о предельном весе. Не следует уподобляться неким островитянам, которые подначивали кашалота доставить по адресу автомобиль «фольксваген».

Рыбья почта — самая надежная в мире. И главное, она бесплатная. Рыбы работают из чистого трудового энтузиазма.

Сегодня мы празднуем третье тысячелетие рыбьей почты. Поздравим же скромных и неутомимых тружеников глубин!

В моей комнате забил источник. Прямо из стены. Что-то белое и непрозрачное. Я понюхал — вроде бы молоко. Подставил чашку, набрал. Подставил бидон, набрал. Подставил большую кастрюлю для супа — набрал. Тогда я заткнул дырку пробкой и сварил себе молочный суп, а пока ел его, пытался вспомнить, что же за той стеной. Так и не вспомнил, но точно, что не молочная кухня.

Тем временем из той же стены забил еще один источник. На этот раз что-то желтое и прозрачное.

«Ура, пиво!» — подумал я, но то была моча. Я быстренько заткнул и эту дырку.

Так я и живу теперь с двумя пробками в стене. Иногда мне хочется молока, но я подавляю в себе это желание. Дело в том, что я не очень хорошо запомнил, из какой дырки чего надо ждать.

Фрукт пабако — это экзотический фрукт. Он растет не везде; можно сказать, он вообще нигде не растет, но все же его приносят, ставят на стол — и даже можно его съесть к вящему своему удовольствию. Так что плод пабако был бы почти плодом ума, вернее, умов, если бы не его сочная голубая мякоть под белоснежной кожей. Плодоножка же у него красная, поэтому дерево пабако объявлено священным в странах с красно-бело-синими флагами. Поскольку таких стран великое множество, плоды пабако считают в каждой из них национальным блюдом.

Многим, наверное, доводилось покупать пакеты с соком пабако, от которого кожа становится белой, глаза — голубыми, а на щеках проступает так называемый стыдливый румянец вкушающего пабако — ведь даже полулитровые пакеты с этим соком столь дороги, что их покупают лишь по ежемесячным национальным праздникам. Говорят, это даже к лучшему, потому что при более частом потреблении сока или компота из нарезанных ломтиками бело-голубых долек с мягкими хрустящими на зубах красными плодоножками цвета на человека ложатся по-иному: голубой, вернее, синей становится кожа, красными — глаза, а белоснежными — волосы. Таких людей встречают со священным ужасом, как древних пророков; их обходят стороной и предоставляют им заниматься самым неприятным делом — радением о своей сине-бело-красной стране. Этих седых субъектов с налитыми кровью глазами и синей кожей прячут от общества, возят в машинах без стекол, держат в домах с зеркальными, непрозрачными окнами.

В одной стране плод пабако попал даже на государственный флаг, вместе с тремя львами, которые много лет уже скалят на него зубы, но укусить не могут. Сей флаг долженствует выражать невозможность достижения полного человеческого счастья, о чем жители бело-сине-красной страны догадывались еще задолго до появления у них этого флага.

Вы спросите, вкушал ли пишущий эти строки сей диковинный плод. «Вкушал!» — отвечу я и буду не столь уж далек от истины: я ведь отношусь к так называемым причастным, коим дозволено писать о таких высоких материях, как священное древо пабако, ежемесячные национальные праздники и радение о родной стране. Мы, причастные, пишем на белой бумаге красными чернилами, а иногда даже той голубой жидкостью, что течет в наших жилах.

Бывали вы когда-нибудь внутри горы? Мне однажды довелось. Попал я туда очень просто — две ночи не спал, на третью там и оказался. Почему-то я знал, что гора эта — в Финикии и называется Гева. Неподалеку от нее есть город Гевал, или Библ; здесь финикийцы когда-то начали выделывать папирус. К чему это привело, вы, конечно, знаете, — к библиотекам, книжным развалам, любовным романам, детективам и сборникам стихов.

Так что я оказался как бы в исходной точке. Говорят, город Библ названием своим обязан преступной любви брата и сестры — Кавна и Библиды. Сограждане не одобрили братской любви в столь сомнительной интерпретации, посему брату пришлось бежать, а сестра покончила с собой. В память о ней город и назвали Библ, а раз уж было избрано такое название, пришлось устраивать там библиотеку.

Но самую удивительную библиотеку я видел внутри горы Гевы. Это настоящая праматерь всех библиотек. Не думаю, что многие из людей там бывали, потому что служители встретили меня не с тем вежливым равнодушием, как в наших общедоступных библиотеках, а очень даже приветливо. Но самое удивительное — что, войдя, я не заметил там ни одной книги. Это была огромная пещера, в ней повсюду горели костры, однако жара я не ощутил. Служители в белых хитонах и сандалиях неторопливо бродили вблизи огня, но на пергаментной коже лиц не блестело ни капельки пота — она казалась совершенно сухой.

— Где же книги? — спросил я.

Тогда меня подвели к огню. Все костры, которые я видел, составляли огненное кольцо.

— Книги там, — сообщил служитель, указывая на центр кольца.

— Значит, они недоступны? — опечалился я.

— Смотря для кого.

— Но как же пройти сквозь огонь?

— Некоторые проходят. Надо сперва попробовать его рукой.

Я коснулся огненного языка, и он, вздрогнув, сник под моими пальцами. Пламя было холодным.

— Ну, смелее! — подбодрил меня служитель.

И я шагнул в центр огненного кольца. Служитель уже стоял рядом со мной.

Здесь тоже было пламя, но невысокое — как подстриженная трава. В нем горели, но не сгорали книги.

Чего только здесь не было! Папирусные свитки, глиняные таблички, пергаментные кодексы, не говоря уже о книгах современных...

— Можно ли взять книгу? — спросил я служителя.

— Можно. Но то, что ты взял, навеки становится твоим. Не ошибись!

— И возвращать не надо?

— Нет — ведь никто другой взять ее уже не сможет.

— Значит, книг постепенно становится меньше?

— Здесь бесконечное множество книг. Мы даже сами не знаем, что это за книги — ведь пока их кто-то не выбрал, раскрывать их нельзя.

— Но как выбрать именно ту, какую нужно?

— О, великие умели выбирать! Помню, Мильтон явился сюда за «Потерянным раем». Он знал, что берет, даже не видя... А Шекспир приходил сюда много раз. Вот уж у кого была меткая рука!..

— Кто же попал сюда первым?

— Один странствующий проповедник, Когелет. Сказал, что раньше был царем. Но пока царствовал, сюда и близко не подходил. Да и потом мы его не видели.

— А книги здесь — это только великие книги?

— Нет, — улыбнулся служитель. — Это уж зависит от тебя самого. Говорят, встречаются даже книги с чистыми страницами. Ну что, хочешь какую-нибудь взять?