Леонид Бахнов - Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе [Антология короткого рассказа. Россия, 2-я половина XX в.]

Тот дом, где сам я недавно стал жить, — такой же, как все остальные дома во всех других городах. Он шумен, часто празднует, в будни и в праздник, часто ссорится, устает, работая, кто где работает.

Что бы я ни рассказал вам про этот мой дом, все будет правда, но и все будет ложь. Потому что всякая частная правда есть ложь.

Например, тетя Настя, встречаясь, говорит Ивановой:

— Сегодня все субботницы ринулись в баню, потому что будет интересный телевизор. Нам же, пятничным, нельзя и помыться.

А Иванова ей второй раз рассказывает, как кто-то вчера долго шел за ней по темной улице, преследуя свою цель. И если слушать Иванову, то весь наш мир только того и желает, как бы догнать ее в темной улице и сделать что-то такое, чего она давно от него ожидает. А если послушать тетю Настю, то окажется, будто бы все желают лишь одного — сговориться и прийти вместе в баню в тот самый день, когда она, тетя Настя, привыкла мирно помыть свое тело.

Но стоит тихо посидеть на скамейке часок — и уже включаешься в мир детский, в мир старушечий, мир материи, мир небольших, выводимых на воздух собачек — тоже мир не настоящий, но частичный, в своей естественной чистоте, в своем сплошном материнстве, ибо вот появляется в этом мире мужчина, он идет с работы, в полотняных штанах, с пиджаком, подвешенным меж локтем и под мышкой, кто-то кричит ему папой, вызывая подходящую на это улыбку, которая тут же и стирается, постояв сколько может, и вот уже яростно шепчет о чем-то той матери, что недавно была только мать, да и все, что-то такое меж них происходит, чего на эту площадку не пустят, зашепчут, унесут при себе — но что тоже есть, тоже мир, тоже часть.

Однажды у Семена образовался живой круглый рубль, который не надо было срочно куда-то нести.

«Пропить бы его, да что это рубль? — думает Семен. — На рубль можно только рассердить организм». Долго думал Семен, куда бы истратить этот рубль, чтобы вышло из него, из рубля, удовольствие приличных размеров.

Какие удовольствия воспринимал Семен всем сердцем?

Удовольствие пить.

Удовольствие есть.

Удовольствие поговорить с понимающим человеком.

Все остальные мероприятия были бесплатно, для них Семенов рубль был не нужен, как лишний.

— Эх! — сказал себе Семен. — Пойду в юридическую консультацию у нас на углу, сдам его в кассу и спрошу там кого-нибудь на рубль поговорить.

Семен понимал, что у нас ему не могут за рубль отказать в разговоре. И это обстоятельство он бесстыдно использовал, потому что никто разговаривать с Семеном был не в силах. У Семена огромная мощь в разговоре.

— Значит, так, — сказал Семен, заплатив один рубль как за малый совет. — Потому что свобода, — сказал он молодому юристу в очках, — и я очки не ношу, так как очки искажают нашу действительность, которая есть гарантия личности.

— Свобода свободы, — приветливо отвечал на это юрист, поправляя оправу костяшками пальцев, — свободное освобождение для всех, кто свободен.

— Но не в правах! — закричал Семен на всю кабину. — А если в правах?

— В правах обеспечено править права, — отвечал юрист, поразмыслив минуту.

Так они говорили подряд два часа, и это несколько утомило непривычного к разговору юриста, тогда как Семен не утомился нисколько.

— Нам свобода гарантии и поправка у прав! — кричал Семен, наклонившись к юристу.

— Да ты что, парень, смеешься надо мной? — воскликнул вдруг юрист.

— А рубль? — сказал Семен. — Возвратишь?

Юрист стыдливо промолчал, потому что рубль уже давно смешался в кассе с другими рублями и выкопать его оттуда юристу было нельзя.

— Он круглый, — напомнил Семен.

— Проверка качества и качество проверки, — сказал со вздохом, продолжая, юрист. — Контроль контролера каждой личности есть личная поправка в правах.

— То-то же, — сказал Семен. — А ты говоришь.

В городе Пушкине, названном так в честь великого поэта, один холостой очень долго не женился, потому что не мог найти на аппетит себе женщину.

Как-то он познакомился с одной Марией Ивановной, но она при знакомстве обмолвилась, что имеется муж. Этого наш холостой никак не понимал: зачем у всех уже имеется муж?

Холостой часто видел Марию Ивановну в парке нашего великого поэта, где она гуляла и смотрела на народ. Мария Ивановна была хорошая, толстая женщина. Она даже не могла обнять себя за грудь. Она могла, но руки не сходились. Холостой часто с гордостью думал, что вот ведь еще сохранились такие хорошие люди в народе, так что даже сам Пушкин мог бы ей насладиться, доживи он до нашего времени в городе, названном в его честь.

— Я всегда мечтал о такой толстой женщине, как вы, Мария Ивановна! — говорил ей часто холостой пониженным голосом.

— Да вы врете! — отвечала вежливо Мария Ивановна.

— Нет-нет, это правда, — уверял холостой, волнуясь от разговора и от внешнего вида Марии Ивановны. — Такую женщину не встретишь просто так, готовую. Такую женщину самому надо вырастить. Вот вы, например, Мария Ивановна. Если я вас позову на квартиру, вы же скажете, что вы, конечно, замужем?

— Ну да, — отвечала Мария Ивановна. — Ну и что?

— И что, понятно, вы любите мужа?

— Ну да, ну и люблю... — неохотно подтвердила Мария Ивановна, желавшая помочь идеалу одинокого человека. — Ну и что из этого?

— Вот видите! — говорил холостой с полной горечью. — Нет, такую женщину не найдешь, ее самому надо выкормить. Да только как угадать? Если так и останется худая на всю жизнь?

Мария Ивановна удивлялась про себя, что человек так неправильно рассуждает про жизнь, но не знала, чем ему можно при этом помочь.

— Надо уметь понимать современную женщину! — сказала как-то она со значением.

Но и это со значением было напрасным.

— Надо, конечно, надо! — воскликнул холостой. — Но как? Пушкин, например, он великий поэт, он бы понял, а мне не под силу. Вот одна, поглядишь, она и кушает много, а все время худеет. А вы сама, Мария Ивановна, еду, наверное, любите?

— Нет, не беспокойтесь, — ответила Мария Ивановна радостно. — Мне немного красного вина для обстановки и, конечно, самую малость закуски. А больше не надо расходовать денег.

— Да, — говорил холостой и качал головой. — Вот вы и едите немного, а все вам на пользу. Нет, никогда не поймешь этих женщин!

Так и не понимает холостой до сих пор.

Профессор Богородицкий поссорился с соседом, не сойдясь с ним мировоззрением на моральные темы.

Однажды сосед заглянул к нему в квартиру, квартира случайно не была заперта, а профессор сидел у себя без штанов. Может быть, он одевался в другие, может, снял, потому что штаны ему несколько жали, — но только сосед его увидел без них, разумеется, штаны лежали где-то рядом.