Элисон Скотч - Теория противоположностей

– Приму к сведению, – заявляет он, придерживая для меня дверь, хотя она автоматическая и вполне в состоянии сама себя придерживать. – Что касается мазохизма, этим я не страдаю – сама знаешь.

Я знаю. Еще я знаю, что он отлично готовит, всегда приносит домой цветы, укроет одеялом, если заболеешь, и скажет – с большой долей юмора, так что не захочется после его слов покончить жизнь самоубийством, – когда тебе пора почистить зубы. Он не мазохист. Но он не захотел на мне жениться. Так что я стараюсь в свою очередь не заниматься мазохизмом и не считать нашу встречу свиданием. От боли я корчу гримасу, и Тео ее замечает.

– Пошли, я знаю главврача. Тебя пропустят без очереди, – он берет меня за здоровую руку безо всякой задней мысли, не замечая интимности момента, когда наши пальцы переплетаются, и ведет по коридору. Немедленно появляется врач, заключает Тео в объятия, хлопает по спине и говорит:

– Чем тебе помочь, приятель? Я приехал, как только увидел твое сообщение.

Потом смотрит на мои израненные пальцы цвета баклажана.

– Вы в самом деле поймали голой рукой бейсбольный мяч?

– Я, наверное, идиотка. Но я пыталась бороться с бездействием, и ничего у меня не вышло.

– Вышло, – говорит Тео и достает из моей сумочки мяч. – Рука пройдет, а он навсегда останется с тобой. Он будет воспоминанием о вечере, когда ты не испугалась поймать то, что шло к тебе в руки.

Антидепрессант, который дал мне врач, начинает действовать, и я понимаю метафору. Конечно, Тео имеет в виду нечто большее, чем мяч. Я глажу здоровой ладонью его щеку и говорю:

– Ты такой милый.

Хотя мне хочется добавить:

– Ты не захотел взять то, что шло к тебе в руки. Ты не веришь в брак.

Тео шепчет:

– Да ты под кайфом!

Они с доктором хихикают, и я тоже – ну точно, под кайфом. Медсестра накладывает гипсовую повязку, рядом сидит девочка лет шести – щеки мокрые от слез, тощие косички вяло свисают крысиными хвостиками.

– Что случилось, солнышко? – спрашивает Тео. Подбородок малышки дрожит, и за нее отвечает мама:

– Мы миллион раз ей говорили – не надо лазить на книжную полку, чтобы достать пульт. Вот полка и свалилась вместе с ней.

Из глаз девочки тихо катятся слезы.

– Все хорошо, малышка, – говорю я. – Я тоже никого никогда не слушаю.

– Правда? – спрашивает она очень тихо.

– Правда. Ты себе представить не можешь, сколько раз мне нужно говорить одно и то же, чтобы до меня дошло.

Я чувствую, как Тео легонько сжимает мое плечо.

– На моем гипсе будет радуга, – говорит девочка. – Они сказали – нарисуют мне радугу.

– Тогда я тоже хочу радугу. Это так мило – радуга на гипсе! – закрываю глаза, и комната плывет. Вновь открываю их и боюсь смотреть на Тео, хотя знаю – он рядом, он поддерживает меня.

– А ты веришь в лепреконов [21]? И в горшочки с золотом? – спрашивает она.

– Я во все верю.

Еще я верю, что, когда действие антидепрессанта пройдет, я разуверюсь во всем остальном.

Ванесса убеждает меня пойти на свидание с Тео.

– Рискни, – повторяет она, пока мы бродим по Пайк-Плейс-маркет [22], выбирая свежие нектарины.

– Меня это начинает раздражать, – отвечаю я. – Ты заставляешь меня делать только то, что мне не нравится.

– Совершенно верно. И в этом я права. Разве сейчас – худшее время в твоей жизни?

– Поход в горы уж точно был худшим воспоминанием. Но признаю – бейсбол оказался не так уж плох. Если не считать этого, – я машу перед ней рукой в радужном гипсе.

– Хм-м… Но зато мы изменили твой план Вселенной.

– Ну я не особо продвинулась. Не буду же я делать дреды и играть на барабане.

– Неплохая идея, – она записывает в телефон «играть на барабане». – Никто не говорит, что двигаться нужно в этом направлении, но по крайней мере у тебя сложилось представление, какой еще могла бы быть твоя жизнь. Какой она может стать. Ты открываешь новые перспективы.

– С Тео. Ты хочешь, чтобы я открывала новые перспективы с Тео.

– Нет, не с Тео! А может быть, и с Тео. Дело тут не в нем. Дело в том, чтобы позволить себе новые возможности! Хватит бояться неизведанного!

– Ты забыла – Тео не захотел на мне жениться. И потом, я собираюсь бороться за Шона.

– Хм-м-м, – мычит она в ответ.

– Хм-м-м, – передразниваю я.

– Да сходи уж, – выдает она наконец. – Что такого страшного может случиться?

Следующим вечером Тео ждет меня возле университета. Я не согласна на обед. Он пригласил меня на обед, думал, я скажу – В.А.У.; но обед для меня – нечто слишком уж рискованное… поскольку, хоть я и сказала Ванессе, что бороться с бездействием для меня – пытаться вернуть Шона, все же я не могу не думать о Тео. После посещения больницы я поминутно вспоминаю о нем: как его рука сжимала мое плечо, как он смеялся над моей неуклюжестью, как он всегда приходит мне на помощь, когда я и сама не осознаю, нуждаюсь ли в его помощи. Я не хочу думать о Тео – бороться с бездействием, думать о Шоне! – и потом, в моей-то ситуации и без Тео есть над чем задуматься.

О чем мне думать, кроме Тео:

1) О маме – лесбиянке преклонных лет.

2) О реакции Райны на эту новость – мы должны немедленно ехать за мамой в Палм-Бич и тащить ее домой!

3) О том, какие новости сообщила телепрограмма «Аксесс Голливуд»: известные любители йоги стали носить на шее серо-коричневые повязки, потому что серо-коричневый – цвет мира; так сказала Холли Берри Билли Бушу вчера вечером. Все это – в защиту Оливера.

4) О странице Шона на «Фейсбуке», которую я вчера снова просмотрела как следует, благо находилась под воздействием антидепрессантов. Я на девяносто девять процентов уверена – он не в курсе, что каждый раз, как он заходит на JDate.com, эта информация высвечивается в его профиле. Это странно по ряду причин: во-первых, Шон, такой технически продвинутый, не может этого не понимать; во-вторых, довольно глупо со стороны JDate.com не учитывать, что пользователей может смущать такой расклад. Но, может быть, они думают – одинокие люди увидят, что другие одинокие люди, причем нормальные, пользуются этим сервисом, и ничего. Отсюда вопрос – считает ли Шон себя одиноким, и если да, то думать нужно об этом, а не о своем бывшем парне. Я и правда много об этом думаю, но меньше, чем полагается. Уверена – Цилла Цукерберг нипочем не стала бы просматривать страницу Марка, если бы он ее бросил. Уж скорее взломала бы «Фейсбук» – в буквальном смысле взяла бы и взломала к чертям. Я много размышляла об этом вчера вечером и наконец вышла из Сети, но прежде проверила профиль Эрики Стоппард. Однако все ее фотографии скрыты от посторонних – вот дерьмо.

5) О Никки, который, находясь в Пало-Альто (или, как он выражается, Падло-Альто), открыл для себя Бога. Или свои еврейские корни. Все его письма начинаются и заканчиваются словом «Шалом» – вряд ли он шутит. Надо бы побольше почитать о психологии двенадцатилетних подростков и о том, нормален ли такой вариант развития событий. Еще надо бы написать его маме, но, надеюсь, это уже сделал Шон. Но Шона не спросишь, а сама поднимать панику я не хочу. Ну что я напишу Аманде? «Милая Аманда, твой сын уверовал в Бога. Наверное, нам следует вмешаться?» Нет. Это глупо.