Дженнифер Уорф - Вызовите акушерку. Прощание с Ист-Эндом

Для меня было большой честью получить приглашение на её похороны в доме матери-настоятельницы. Согласно Книге общего богослужения, провели похоронную службу. Похороны монахинь проходят тихо и сдержанно. Сёстры не скорбят – они скорее склонны выражать радость, что жизнь, отданная служению Богу, получила своё завершение. Смерть для них не враг – это друг.

В конце службы, когда зазвучал григорианский хорал, одна из сестёр взяла с алтаря несколько сложенных вещей, которые лежали там во время службы. Мать-настоятельница подошла к ней с раскрытыми ладонями. Сестра положила эти вещи в её руки, и мать-настоятельница повернулась и медленно подошла к гробу. Она поместила их в центр крышки гроба и поклонилась алтарю. Это была сложенная ряса, золотой крестик и чётки, которые сестра Джулианна носила всю свою жизнь, и они отправились с ней в могилу на монашеском кладбище в саду ордена.

Покойтесь с миром и спите спокойно, милая сестра Джулианна.

Сестра Евангелина скончалась несколько лет назад. Согласно её просьбе, её похоронили в Попларе, а не на монашеском кладбище. Она всегда была одной из местных, и ей хотелось, чтобы её запомнили именно так.

Послушница Рут дала вечные обеты и служила около двадцати лет. Но в середине 1970-х она пережила духовный кризис, который на религиозном языке называют «чёрной ночью души». Это ужасный опыт, гораздо тяжелее, чем самый сложный развод. Этот феномен подробно описан в религиозной литературе, и к нему относятся со страхом, хотя в определённом смысле и приветствуют его, поскольку это испытание может привести к духовному перерождению. Сестра Рут мучилась много лет, и наконец покинула орден.

Сестра Бернадетт, выдающаяся акушерка, научившая меня всему, что я умела, также покинула орден, но по другой причине. На протяжении 1960-х и 1970-х она работала акушеркой. В 1980-х, когда в западном мире распространился ВИЧ, она работала с больными СПИДом пациентами, хотя показатели смертности тогда приближались к стопроцентным. На протяжении этого же десятилетия в англиканской церкви шли дебаты о рукоположении женщин, и в 1993 году Генеральный синод провозгласил, что женщины не могут принимать сан. Сестра Бернадетт не могла с этим смириться. Религиозные убеждения, основанные на знании теологии и истории, говорили ей, что это неверно. Ей было уже за семьдесят, она страдала от артрита, но ей хватило смелости покинуть англиканскую церковь. Это значило, что ей пришлось покинуть сестёр, с которыми она прожила всю жизнь. Её приняли в римский католический орден, где она вела одинокую жизнь, посвятив себя молитвам и самосозерцанию.

Амбиции – это обоюдоострый меч. Одним концом он прорубает застой и приводит нас к новой жизни; не будь амбиций, человечество по-прежнему жило бы в пещерах. Но с другой стороны, амбиции могут быть разрушительны и вызывать у нас ощущение потери и глубокие сожаления. Я была амбициозна и преследовала крупные цели. Мне хотелось стать старшей медсестрой или по меньшей мере наставницей, а для этого следовало взобраться по лестнице сестринской иерархии. Мне не хотелось покидать сестёр, но я понимала, что если останусь с ними, моё развитие остановится. Я любила сестёр и их самоотверженность, любила увлекательную работу, но если бы я продолжила этим заниматься, то стала бы непригодна для службы в больнице, а в те годы с этим было очень строго. В 1949 году я попрощалась с сёстрами и стала медсестрой в больнице на Майл-Энд-роуд, где наслаждалась общением с кокни. Но мне потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к строгой дисциплине больничной жизни. Наконец это решение оправдало себя, и через пару лет я стала младшей сестрой в знаменитой женский больнице Элизабет Гаррет Андерсон на Юстон-роуд (теперь она, увы, закрыта). Впоследствии я стала работать там ночной сестрой – в те времена это значило, что я управляла больницей по ночам. Затем я стала палатной медсестрой в больнице Мари Кюри в Хэмпстеде.

Как и предполагалось, я карабкалась по карьерной лестнице. Но затем я встретила одного мужчину, и мечты о должности старшей медсестры вдруг утратили свою привлекательность. На момент написания этих строк мы счастливо женаты уже сорок пять лет. После рождения детей я стала работать на полставки.

В 1973 году, после двадцати пяти лет работы акушеркой и медсестрой, я полностью оставила медицину. Всю жизнь я мечтала стать музыкантом, и в результате упорной учёбы, при поддержке мужа, я получила диплом Лондонского музыкального колледжа и следующие двадцать пять лет преподавала музыку.

В 2004 году я посвятила эту книгу Синтии, но она так и не прочла её. В июне 2006-го Синтия скончалась. За шесть лет до того у неё обнаружили рак, но он был успешно вылечен, и они с Роджером продолжали путешествовать. В 2004-м у неё диагностировали сердечную недостаточность, от которой она умерла полтора года спустя. В это время Синтия снова начала страдать от депрессии, и у неё снова обнаружили рак.

Она умерла так, как жила – тихо, мирно, без лишней суеты. Она спокойно отпустила жизнь и говорила, что ждёт смерти. Синтия понимала, что скоро её не станет, и была довольна.

– Надеюсь, я принесла пользу, – прошептала она мне за несколько дней до смерти.

После последнего причастия безгрешная Синтия исповедовалась, и её соборовали.

Последние пять дней её жизни рядом с ней были её пасынок, сестра и я, и в последний день, когда казалось, что она уже без сознания, я медленно и чётко сказала ей:

– Я счастлива, что была рядом с тобой.

Веки её дрогнули, и она скорее выдохнула, чем произнесла:

– Я тоже.

По моему опыту, умирающие всегда знают, кто находится рядом с ними, и нуждаются в их любви.

Синтия стала крёстной моей старшей дочери, Сюзанны, которая в последнюю неделю написала ей письмо. Для меня это стало полнейшей неожиданностью, и я прочла его вслух Синтии. Послание было настолько замечательным, что я заливалась слезами, пока читала, а Синтия улыбнулась и прошептала:

– Я тоже это помню.

Тем, кто не знал этих людей, письмо может показаться излишне сентиментальным, но мне кажется важным это воспоминание о моей подруге, поэтому я привожу его полностью.

Милая Синтия,

Я много о Вас думаю, и особенно о том, что мы с Вами пережили, и что Вы значили для меня все эти годы.

Когда я была маленькой, я два раза уронила миску с желе, и на второй раз она разбилась.

Я расстроилась и заплакала, но Вы не рассердились.

Помню, как было весело, когда Вы отвели нас на колокольню церкви Роджера. Вы разрешили нам позвонить в колокола и сказали, что ничего страшного, если жители деревни перепутают время.

Помню, как мы ночевали в фургоне и всю ночь не спали из-за уханья сов и колокольного звона. Помню, как потом я приезжала к вам с девочками. Вы отвели нас на прогулку по берегу и приготовили пудинг с улыбающимися рожицами на нём.