Июнь Ли - Добрее одиночества

Можань и Боян, узнав, что их троих записали в один класс, похоже, обрадовались. После регистрации они повели ее к Шу, учителю музыки. Музыкальный класс находился в дальнем конце территории, в строении, где раньше, сказал Боян, ночевали посещавшие монахов родственники. Жуюй представила себе Енин, подругу Шаоай, в таком же домике при другом храме, вообразила, как парень, которого она любит, одетый в длинный серый балахон, молча перебирает четки, пока она изливает ему душу. Как странно, подумала Жуюй, оказаться в месте, не имеющем отношения к твоей жизни, но необходимом на какой-то срок; тети-бабушки и помыслить не могли, что она будет учиться в бывшем буддийском храме.

Учитель Шу оказался одним из самых некрасивых людей, каких Жуюй встречала. Низенький, лысый, плохо выбритый, с круглыми глазами, постоянно открытыми до предела и, казалось, немигающими, он напомнил ей взъерошенную сову, не столько грозную, сколько растерянную. Когда он улыбался, его лицо выражало неприкрашенное веселье, зубы были желтые от курения. «Я тебя ждал», – сказал он, когда Жуюй назвала себя, и махнул рукой Бояну и Можань, отправляя их из класса. Они послушно вышли, но задержались на веранде, оставив дверь приоткрытой.

Жуюй сыграла «Песню матадоров» и «Голубой Дунай»; учитель попросил еще, и она сыграла две польки. Она не практиковалась месяц, и пальцы, хотя уверенность сохранилась, несколько раз споткнулись на местах, где раньше не спотыкались. Учитель Шу задумчиво кивал и, когда она кончила, попросил у нее аккордеон.

120-кнопочный инструмент «Попугай» наилучшей модели, который тети Жуюй, когда ей исполнилось девять, купили задорого на черном рынке, произвел на него, судя по всему, более сильное впечатление, чем игра Жуюй и ее свидетельство о восьми классах музыкального образования. Он потрогал головку золотистого попугая на корпусе, а затем стер след пальца рукавом. Можно мне попробовать, спросил он. Да, ответила Жуюй и постаралась не смотреть на его грубоватые тупые пальцы с табачными пятнами, когда он взялся за инструмент и стал ослаблять ремни.

– Давно ты играешь?

– Шесть лет.

Шесть лет, сказал учитель Шу, неплохо для этого возраста.

– А родители твои играют на чем-нибудь? – спросил он, но, не успела Жуюй найтись с ответом, он начал «Песню монгольских пастухов».

Пальцы его неказистой правой забе́гали вверх-вниз по клавиатуре с балетной ловкостью, левая разводила и сводила мех непринужденно, ритмично. Посреди пьесы к домику подошла высокая жилистая женщина. Можань и Боян, которые стояли, прислонившись к дверному косяку, быстро выпрямились и пропустили ее внутрь. Она села на ближайший стул и стала смотреть на учителя Шу – без явной улыбки, но что-то в ее лице смягчилось. Когда он доиграл, она назвала себя: директор Лю. Позднее, познакомившись с Жуюй получше, учитель Шу, когда они бывали наедине, рассказывал ей про директора Лю: что она осталась незамужней, чтобы стать педагогом высшего уровня, что, внешне суровая и строгая, на самом деле она добрая и довольно одинокая женщина.

– На аккордеоне ведь как надо играть? Это оркестр из одного человека, и ты должна быть всем понемножку. И петь надо, и шептать, и рычать, и говорить, и нежно мурлыкать, и даже плакать, – сказал учитель Шу, снимая аккордеон и аккуратно передавая Жуюй. – Вообрази себя одним из этих матадоров, и на тебя несется огромный бык. Что ты почувствуешь? Вот с этим и надо начинать играть.

Жуюй смотрела на него. Он задал ей вопрос, но она не знала, нужно ли отвечать. Учитель Шу почесал в затылке.

– Ладно, может быть, я слишком многого от тебя требую. Хорошо, матадором ты быть не можешь. Но представь, что ты в длинном ниспадающем платье кружишься в вальсе на венском балу.

Учитель Шу начал напевать себе под нос «Голубой Дунай» и, взяв за талию воображаемую даму, подняв подбородок, проделал несколько кругов. Боян засмеялся было, но Можань заставила его притихнуть.

– Ну, и как движется в этом танце твое тело? – спросил учитель Шу, остановившись перед Жуюй.

– Я не умею танцевать.

– Это не обязательно. Просто представь себе. Вообрази себя принцессой Сисси. Вообрази себя Роми Шнайдер, играющей Сисси, – сказал учитель Шу. – Знаешь, о каком фильме я говорю?

– Нет.

Учитель Шу, помолчав секунду, развел руками.

Жуюй не знала, получила она одобрение или нет. С музыкантами, кроме учителя Шу и своего пожилого бывшего учителя игры на аккордеоне, которому тети платили за два урока в неделю, она никогда не имела дела, музыка и ее исполнители мало ее интересовали. Она не питала к музыке ни любви, ни нелюбви: любить или не любить что-либо в жизни – значит сбиться с дороги. Она ровно с таким же успехом могла бы стать шахматисткой, или художницей, или балериной – чем угодно, что отличило бы ее от других в провинциальном городе. С тем, что для нее была выбрана музыка, а инструментом стал аккордеон, Жуюй смирилась как с чем-то неизбежным. Переселяться в воображаемое тело принцессы она смысла не видела.

Учитель Шу кивнул директору Лю, и они ушли в маленький кабинет, примыкавший к музыкальному классу. Можань поманила Жуюй, та секунду поколебалась и подошла к двери, неся футляр с аккордеоном.

– Ведь правда учитель Шу страшно милый? – спросила Можань.

– Ты так думаешь? – отозвалась Жуюй.

Можань покраснела.

– Он вначале может не понравиться, но поверь мне, он один из лучших учителей.

– К твоему сведению, – шепнул Боян Жуюй, – Можань уже три года как неравнодушна к учителю Шу.

– Эй, ты, – сказала Можань. – Хватит!

– А учитель Шу, между прочим, не женат, – продолжил Боян, все еще обращаясь к Жуюй, но улыбаясь Можань, которая хотела что-то сказать, но не стала, потому что учитель Шу и директор Лю вышли из кабинета.

Учитель дал Жуюй папку с нотами и сказал, что будет заниматься с ней по вторникам в четыре, начиная со следующей недели. Она может, добавил он, оставлять здесь аккордеон, и он вручил ей два ключа: маленький от комнатки, где хранились инструменты, и большой, медный, – от входной двери в домик.

Тети-бабушки ничего не говорили Жуюй о музыкальных уроках, и она задалась вопросом, надо ли сказать учителю Шу, что у нее нет денег, чтобы ему платить. Повлияет ли это на ее положение в школе? Немного погодя она поделилась своим сомнением с Можань и Бояном.

– Зачем тебе ему платить, если тебя приняли в школу? – спросил Боян.

– Иначе какой смысл ему меня учить? – сказала Жуюй и объяснила, что дома ее учителю платили десять юаней за урок плюс проезд на автобусе.

– А учитель Шу получает в школе зарплату, – сказала Можань.

– Но разве школа будет ему за меня доплачивать? – спросила Жуюй. – Я могла и не приехать. Он бы не тратил на меня время, а получал столько же, правда?