Июнь Ли - Добрее одиночества

Можань повернулась к Жуюй и пристально посмотрела на нее, но ее лицо было, как всегда, непроницаемо. Озабоченность Жуюй была вроде бы осмысленной, но Можань не могла отделаться от мысли, что с логикой у Жуюй что-то не так. Жизнь – это не только деньги, хотела Можань объяснить Жуюй, и в уме она могла объяснить это хорошо, так же терпеливо, как она улаживала ссоры между соседскими детишками. Как и другие семьи во дворе, семья Можань была очень скромно обеспечена, трудности у ее родителей были ровно те же, что у большинства знакомых: приходилось очень точно все рассчитывать, чтобы сводить концы с концами, чтобы на месяц хватало яиц, мяса и других продуктов, выдаваемых по карточкам. Тем не менее родители Можань никогда не скупились на пельмени для соседей и делились с ними свежими фруктами, которые ее отец иногда получал на работе бесплатно. Другие семьи не оставались в долгу, и в жизни, которую Можань знала, в жизни, проходившей не только в семье, но и в такой же степени снаружи, с соседями и друзьями, достаток не играл важной роли, о нем не особенно думали. Но, объясняя это в уме, Можань чувствовала, что ее расстроило не только излишнее внимание Жуюй к денежным делам. Для Жуюй в том, чтобы представить себе жизнь учителя Шу без нее, не было, похоже, ничего неестественного; так же легко ей, вероятно, было вообразить себе жизнь без учителя Шу или, если на то пошло, без Бояна и Можань. Не зная, что в пределах ее досягаемости, а что нет, Можань бессознательно подвинулась ближе к Жуюй, словно искала успокоения.

– Если хотите знать, что я думаю… – начал Боян.

– Никто не хочет этого знать, – отрезала Можань, удивив их обоих.

– Хотите или не хотите, скажу все-таки, что предлагаю из-за этого не волноваться, – сказал Боян. Так или сяк, все сложится, добавил он, и, чем глупо стоять, как новенькие, у школьных ворот, почему бы не отправиться на Заднее море, не взять лодку и не получить удовольствие от последнего дня лета перед тем, как возвращаться в клетку?

– В клетку? – переспросила Можань. – Услышали бы твои родители, как ты говоришь про школу, забрали бы тебя к себе.

– Вот это была бы беда настоящая, – сказал Боян и, изобразив обезьяну в клетке, издал жалобные вопли.

Жуюй смотрела на этот маленький спектакль, и, увидев, что она, в отличие от Можань, не улыбается, Боян спросил, беспокоится ли она все еще об уроках музыки. Жуюй покачала головой.

– Откуда ты знаешь, что ты не в клетке здесь и сейчас? – спросила она.

– Ха-ха, ущучила меня, – сказал Боян. – Самые лучшие шутки выдают такие, как ты, даже не улыбаются, когда говорят смешные вещи.

Можань взглянула на Бояна и напомнила про лодку. Солнце на безоблачном небе все еще стояло высоко, и день отличался от других, был реальным и нереальным одновременно. Картинки предстоящей школьной жизни, мелькавшие в голове у Жуюй, когда Боян и Можань показывали ей территорию и корпуса, были странно далеки от того, к чему она успела привыкнуть летом. Заново выкрашенные классы, где стулья лежали на столах кверху ножками, образующими маленький металлический лес, выглядели знакомыми и вместе с тем негостеприимными; в научном крыле, где в одном кабинете на скамье у двери стояли бунзеновские горелки, а в другом поверх старых плакатов были наклеены новые, с наглядно изображенными внутренностями лягушки и человека, было как-то холодно и безжизненно; у беговых дорожек учитель физкультуры мыл из шланга бетонные столы для пинг-понга; в дальнем конце территории, где были жилые корпуса, уже заселившиеся ученики вывесили наружу проветрить цветные одеяла; две девочки, стоявшие у входа в один из корпусов, увидели, к своему замешательству, что термос, который одна из них поставила слишком близко к краю крыльца, почти беззвучно упал и горячая вода, дымясь паром, льется по ступенькам.

Все волнения указывали в завтрашний день – в день действий и взаимодействий, которые решат, кто будет кем в новом классе, в новой компании; нынешний день поэтому сделался пуст, преждевременно уничтожился.

Можань внешне безучастно посмотрела на Жуюй, надеясь, что она согласится на предложенную экспромтом вылазку, и страшась, что она скажет нет. День в одиночестве был немыслим, по крайней мере для Можань, и редкий день в ее жизни проходил без Бояна; а Жуюй что в их обществе, что сама по себе выглядела одинаково безмятежной.

– Еще один день на пруду? – спросила Жуюй тоном таким же неопределенным, как выражение ее лица, и Можань не могла понять, что она предпочитает.

Можань и Боян могли бы запросто поехать на велосипедах на пруд, к своему любимому месту, залезть в лодку и провести остаток дня на воде, слушая цикад в кронах деревьев, поглядывая на разносчиков в аллейках и болтая о пустяках, но эта перспектива, которая месяц назад выглядела бы идеальной для привычно бездумного летнего дня, теперь рождала ощущение неполноты, как будто Жуюй, войдя в их мир, уменьшила его этим. Они трое уже, по крайней мере для Можань, были в большей мере единым целым, чем просто она и Боян.

– Ну давай с нами, а? – сказала Можань, и от нотки мольбы в собственном голосе по ней прошла легкая дрожь в тени деревьев.

Можань дважды прочла памятку сотрудника, однако среди законных причин для удлиненного отпуска болезнь бывшего супруга, пусть даже смертельная, не фигурировала. Тут не было ничего неожиданного, но это лишний раз напомнило ей, что перед лицом смерти никакие связи, помимо кровных и брачных, не берутся в расчет как значимые. Она задумалась, какие у нее есть другие возможности. Не отдает ли жадностью сама идея взять отпуск? Смерть, как память, требует от тебя сердце полностью, оставляя мало места для торга.

На листочке бумаги Можань перечислила то, о чем надо позаботиться, прикинула возможные расходы и доступные средства. У нее был некоторый запас отпускных дней: помимо ежегодной поездки с родителями, она редко что-то брала. Договор об аренде дома был заключен до конца августа, но, если не удастся сдать его в поднаем, можно платить издалека. Банковский счет позволял ей протянуть два года, а то и больше; она всегда жила просто и не собиралась изменять этому после переезда. Ценные бумаги принесли ей кое-какой скромный доход: она была консервативным, неамбициозным инвестором, и потому недавний финансовый спад ее почти не затронул. Акции своей компании, накопленные за годы работы, она прибережет на непредвиденный случай. Вся эта конкретика – списки, колонки цифр – успокоила Можань, придав вечеру целенаправленность, которой другие вечера были лишены. Машину, подержанный «сааб», она сохранит, как и одежду и те немногие вещи, что стали ей дороги. Чтобы более или менее освободить дом, можно в выходные устроить гаражную распродажу, а что не продастся – отвезти в благотворительный магазин. На Среднем Западе ей не понадобится жилье такого размера, как теперешний дом, она спокойно обойдется квартирой-студией. Она уже могла ее себе представить – нет, не квартиру как физическую реальность, а царящее в ней нерушимое одиночество, которое стало для Можань необходимостью, средой обитания.