Июнь Ли - Добрее одиночества

– Я не умею играть в бадминтон, – сказала Сычжо.

Боян готов был стукнуть себя за промашку. Ну, конечно, она, выросшая в деревне, должна считать бадминтон элитным спортом; но нельзя ли ей объяснить, что они с Можань играли в проулке, стараясь не задеть пешеходов и велосипедистов, что ему нередко приходилось лезть на крышу, чтобы достать залетевший туда волан? Нельзя ли ей объяснить, что летом он и другие мальчишки выискивали жирных зеленых гусениц репницы, засовывали в воланчики и запускали ракетками в небо? Бедные гусеницы неизменно летели обратно на жесткую землю и находили там смерть, но ничего зловещего ни он, ни даже Можань в этих бессистемных казнях не видели. Возмутится ли Сычжо, если он расскажет ей эту историю? Коко взвизгнула бы и назвала бы их поведение мерзким, но Сычжо выросла в сельской местности, где существа лишаются жизни и калечатся каждый день.

– А пинг-понг? – спросил он.

Она улыбнулась – вновь как-то печально, обреченно. В сельской школе, где учительствует ее отец, – нет ли там, как в его начальной школе, грубого бетонного блока, который заменяет стол для пинг-понга? Его детство, пусть это было и городское детство, прошло почти поколением раньше и не могло очень уж сильно отличаться от детства Сычжо.

– Я и в пинг-понг не умею играть.

– А в ракетбол? – спросил он. – Погодите, не лишайте меня удовольствия сразу сказать, что в эту игру и я не умею. Я наблюдал, как играют, там мячик летает быстро. Мы будем слишком заняты освоением игры, чтобы испытывать неловкость из-за того, что молчим.

– Почему вы хотите играть со мной в ракетбол, если вы не против того, чтобы молчать?

Любое занятие годится как повод продолжать видеться с ней – этого у нее не было причин не понимать.

– Видимо, мне хочется узнать вас лучше, – сказал он. – Вот я и цепляюсь за каждый шанс найти что-то, чем вы согласитесь со мной заниматься.

– Так ухаживают за женщинами мужчины вашего статуса?

Он заглянул ей в глаза, но не увидел ни зловредства, ни иронии.

– Что вы имеете в виду под статусом?

– У вас есть машина и квартира, так что с карьерой, вероятно, все в порядке? – промолвила она скорее вопросительно, и он кивнул, подтверждая ее догадку. – А значит, когда вы ухаживаете за женщиной, вы всегда можете найти, чем вместе заниматься?

– Заниматься?

– Допустим, вы парень из провинции, живете в подвале с тремя другими такими же и не имеете никаких сбережений. Работаете шесть с половиной дней в неделю и все равно не можете себе позволить даже самую дешевую квартиру в городе. Допустим, все, что у вас есть, это вы сами, и вы ничем не можете заниматься, кроме как быть собой. Вы все равно будете пытаться ухаживать за девушкой?

Нет, подумал он; этот мир отнюдь не привечает молодых людей без средств. Несколько недель назад особа двадцати лет с небольшим сказала в телеинтервью, что предпочла бы несчастливый брак, но с BMW, любви, если он только и может, что возить ее на своем велосипеде. Боян назвал ее имя – наглая практичность этой девицы уже превратила ее в национальную знаменитость – и спросил Сычжо, что она думает о ее предпочтениях.

Вопрос, похоже, поверг Сычжо в мучительные раздумья. Она сплетала и расплетала пальцы – впервые при нем потеряла самообладание.

– Я хочу, чтобы она была кругом неправа. Но мне кажется, что она права во многом, – сказала Сычжо. – Наш мир, вы знаете, не похож на тот, где я думала жить, когда вырасту.

Она не первая, хотел он заметить ей, приходит к такому выводу. Чем она отличается от других разочарованных душ? Все молодые люди начинают с незапятнанных мечтаний, но многие ли сохраняют способность мечтать? Многие ли могут воздержаться от превращения в осквернителей незапятнанных мечтаний у других? Мы все тюремщики и палачи, ожидающие своего часа; за то, что у нас взято, за то, что в нас убито, мы ждем случая отомстить. Этой мудростью, прояви Коко интерес, Боян без колебаний поделился бы с ней: он ухмылялся бы, глумился, играл, точно кошка с мышкой. Но что отличало случай Сычжо – что заставило его задуматься сейчас – это его желание найти для нее лучший ответ; он хотел предложить ей не такой скверный мир. Это что – отцовское чувство? Он состроил гримасу: фарс, да и только – отцовское чувство, чувство папика .

Сычжо смотрела на него и смотрела.

– Вам, вероятно, смешны мои рассуждения, – сказала она, хотя ее лицо не выражало смущения, неуверенности. – Иногда я тоже нахожу их смешными, но, едва приходит такая мысль, я сразу понимаю, что она ложная.

– Я не смеюсь над вами, – возразил он. – Скорее над собой – ведь я один из тех, кто сделал наш мир плохим для вас, но хочу, чтобы вы за это относились ко мне с симпатией и даже полюбили меня.

– Зачем вы это делаете?

– Зачем прошу вас о симпатии?

– Зачем участвуете в ухудшении мира – если вы сказали мне правду.

– Что еще я могу?

Ее лицо стало озадаченным, как будто он просил у нее ответа.

– Никто не может уклониться от того, чтобы что-то делать, – сказал он. – Понимаете, ребенок может просто быть, но ребенок вырастает. Мы должны жить тем, что делаем что-то. И мы либо приносим вред, либо, если нам очень-очень повезло, делаем что-то хорошее. Проблема, вы сами знаете, в том, что мир не сбалансирован и больше нуждается в плохом, чем в хорошем, чтобы поддерживать этот свой дисбаланс. Допустим, вы хотите сделать что-то хорошее – скажем, дать денег нищей девочке. Вроде бы что тут неясного? Но нет, не все так просто. Вам надо при этом обмануть себя, надо поверить, что денежка, которую вы кинули ей в корзинку, поможет ей, даст ей лишний кусок пищи, лишний раз избавит ее от побоев родителей. Но на самом-то деле, как мы с вами знаем, девочка, вполне вероятно, украдена, или взята напрокат, или продана мафии нищих; давая ей деньги, вы никому не делаете добра, наоборот, вы финансируете банду, обеспечиваете ей доход от преступной деятельности и поощряете новых преступников к тому, чтобы красть и продавать детей на потребу этой системы. Ну, так и что я делаю? Я либо даю ей деньги, либо нет – по настроению. Но в любом случае у меня нет иллюзий, что я приношу ей или кому-либо добро. Извините, я не слишком причудливо излагаю?

Сычжо покачала головой.

– Почему мир не сбалансирован? – спросила она. – Почему он больше нуждается в плохом, чем в хорошем?

Он мог бы ознакомить ее со своей гипотезой о связи между человеческими сердцами и энтропией, которую иногда крутил в уме, но не на трезвую же голову пускаться в такие разглагольствования! Он уже жалел, что разговор сошел с орбиты. Он здесь, чтобы добиться расположения женщины, а не для того, чтобы обступающий ее мир расстраивал его самого, ставил в тупик.

– Почему он такой, – сказал он, – я, честно вам скажу, не знаю.