Июнь Ли - Добрее одиночества

– Все они одинаковы, – сказала она.

– Такого быть не может, – возразил он.

– Одинаковы, как одинаковы люди, – сказала она. – Ты бы стал искать за границей хорошего человека, если бы не мог найти его дома?

– Для тебя это, возможно, и так, но мало кто повидал мир, как ты. Ты должна позволить людям надеяться на лучшее.

Официантка принесла чай и начала перечислять субботние фирменные блюда. Боян прервал ее и попросил оставить им меню и подождать за дверью. Официантка с готовностью ретировалась.

Сквозь стекло Жуюй смотрела на официантку, вставшую у двери.

– Я не так много повидала, как ты думаешь, – сказала она, обратившись к Бояну. – Я не вижу в этом смысла, так что ничего страшного. Но ты-то как, что за жизнь у тебя сейчас? Мгновенно отменить то, что было намечено на субботний вечер, – у тебя, видимо, хорошее положение, раз ты смог так поступить.

В ее словах был какой-то подтекст, которого он не мог толком понять, – или, возможно, он просто забыл, что ей всегда, казалось, нужно было больше, чем только ответ.

– Не может быть ничего важнее, чем встреча с тобой, – сказал он.

– Почему?

– Ты не часто бываешь в этом городе. Или не даешь мне о себе знать.

– Вот я дала о себе знать и дала себя увидеть. Что теперь? Можешь поставить галочку и ехать домой к жене и ребенку, так?

– У меня, к твоему сведению, нет ни жены, ни ребенка.

– Почему? Разве это не минус для мужчины твоего возраста? Или ты предпочитаешь свободу бриллиантового холостяка?

– Я был женат. Брак не удался.

– И больше пытаться не хочешь?

– Обжегшись на молоке, дуешь на воду, – сказал он и на миг почувствовал себя виноватым перед бывшей женой. Впрочем, ведь это она ему изменила – что худого в том, чтобы сейчас изобразить себя жертвой? – А ты? Ты приехала сюда одна?

– Ты получил повод спросить меня в ответ о моей личной жизни – что ж, справедливо, – сказала Жуюй. – У меня было два брака. Оба, разумеется, не удались, как ты вполне можешь себе представить.

– Не в силах представить.

– Что у меня могло быть не одно, а целых два неудачных замужества?

– Что ты вообще была замужем.

– Но ты же знал, что я ушла из университета, чтобы выйти замуж.

– Ты ушла из университета, чтобы уехать в Америку, – вот как я это расценивал, – сказал Боян. – Тот брак я не считаю настоящим. А второй – он был лучше?.. Не такой, как первый?

Она покачала головой.

– Такой же бессмысленный.

– Зачем тогда вообще было выходить замуж?

– А почему нет? Ты ведь женился.

– Мой брак был настоящий, – сказал он. По крайней мере какое-то время, по крайней мере он предпочитал так думать.

Жуюй улыбнулась. Это, похоже, было в ней новое; Бояну пришло в голову, что он никогда не видел ее улыбающейся.

– Я не могу, конечно, оправдывать свои замужества. Лучше бы не использовать брак для решения проблем – но бывают трудности практического свойства. А я не очень хорошо умею их преодолевать.

– И что же, браки по расчету были единственным выходом? – спросил Боян и почувствовал, что прозвучало язвительней, чем он хотел. Сычжо сказала бы – продаться.

– Не единственным, разумеется.

– Но самым простым?

– Давай не будем ввязываться в эти обсуждения, – сказала Жуюй. – Я приехала не для того, чтобы обсуждать с тобой свои замужества, и, безусловно, я мало что могу сказать о твоем браке.

– Для чего ты приехала?

– Повидаться с тобой, конечно.

– И только?

– С кем же еще? Больше мне и не с кем встречаться в этой стране.

– А твои тети-бабушки? Они… существуют?

– Ушли к своему Богу.

– Когда это случилось?

– То ли девять, то ли десять лет назад, – сказала Жуюй. – Не надо смотреть на меня так. Я знаю, какой неблагодарной тебе кажусь. Мне, должна заметить, сообщали уже постфактум. Нет, я не приехала ни на одни, ни на другие похороны.

– Типичное для тебя поведение.

Жуюй открыла было рот, словно хотела ответить, но затем великодушно улыбнулась. Боян извинился за недружелюбный тон.

– Не надо извиняться, – сказала она. – Я ровно такая бессердечная, какой все меня считают. Хотя, если бы я приехала к тетям, им это не понравилось бы. Они ведь отреклись от меня, когда я вышла замуж, чтобы уехать.

– Почему?

– Я оказалась не такой, как они хотели, и к тому же они узнали, что их младший брат жив-здоров на Тайване, что у него большая семья – дети, внуки. Так что все удачно.

– Для кого?

– Для них, да и для меня тоже, – сказала она. – Да, они растили меня не для того, чтобы я стала чьей-то женой, и не для того, чтобы восставала против Божьей воли, говоря о самоубийстве. Но, с другой стороны, они неожиданно нашли брата, так что, думаю, под конец они были вполне счастливы. Может быть, их Бог увидел, какие жертвы они принесли, пока растили меня, и даровал им кое-что получше, чем я. Кто знает? Может быть, они сказали друг другу, что у Бога другие планы на мой счет и правильнее всего им будет умыть руки.

Боян поерзал. Когда-то он очень хотел расспросить Жуюй про ее теть-бабушек, но он был тогда очень юн и не нашел в себе то ли храбрости, то ли нужных слов, а теперь эти женщины были всего лишь эпизодом ее жизни, двумя именами. А если спросить о бывших мужьях – пожмет плечами и скажет, что не может сообщить ничего интересного? Что, все в ее жизни обречены на такой финал? Он сам разве не в таком же положении? Он яростно запротестовал: нет, она не приехала бы повидаться с ним, если бы он уже превратился в окаменелость.

– Тебе, похоже, не по себе, – сказала Жуюй. – Давай что-нибудь закажем, а то несчастная девушка весь вечер там простоит.

Он проигнорировал ее предложение.

– Ты… любила их?

– Теть-бабушек?

– Да, – сказал он. – Они тебя любили?

– Боюсь, они не были на это способны. Не думаю, что они любили меня больше, чем поросенка, которого растят для жертвоприношения. Что, по-твоему, я к ним несправедлива? Ладно, беру эти слова обратно. Может быть, они любили меня на свой непонятный мне лад. Что касается меня, я не имела, кроме них, другой семьи, но они не так меня воспитали, чтобы любить их или еще кого-либо из смертных.

– Трудное, должно быть, положение.

– Я бы сказала – лучшего положения ни для кого и быть не может.

– Ты правда так думаешь? – спросил Боян, глядя ей в глаза.

Она не отвела взгляда.

– По крайней мере хочу в это верить.

– Тебе не приходило в голову, что это неестественно?

Неестественно – слово из лексикона Сычжо, но что он мог призвать себе на помощь, как не ее молодое своеволие?

– В моей жизни, – сказала Жуюй, – нет ничего естественного.

– И в возвращении сюда? – спросил он.

– По правде говоря – хочешь верь, хочешь нет, – возвращение сюда кажется мне самым естественным, что со мной было.