Анна Матвеева - Есть! [litres]

Я кивала и думала: эта женщина, она что, не узнаёт меня?!

– Девушка, вы платить будете, или просто так здесь всё разложили? – бледно-зелёная кассирша, подписанная в области кармана «Татьяна Дурова», смотрела на меня сурово и устало, как ночной страж, поймавший мелкого хулигана и прижавший его к стенке. Тушь с её ресниц осыпалась и застряла в морщинах – как маковые зёрнышки в складках сдобных булок.

Она меня не узнала, эта бледная Татьяна, как не узнали меня многодетная мамаша и её перепелиные дети с карамазовскими именами. Деньги посыпались из моего кошелька шуршащим дождем, какой-то ребёнок (Митя? Ваня? Алёша?) сказал: «Вау, круто!».

Они все меня забыли – не прошло и месяца, как мой город и мои зрители перестали обо мне вспоминать. Теперь у них была Ека Парусинская.

– Мам, я вспомнил эту тётю! – взвыло наконец перепелиное дитя. – Она раньше вела программу на канале «Есть!», но она не умеет готовить, как Ека!

в которой Ека считает цыплят

Ека лежала на спине в позе покойника, положив ноги на кота. Ни дать ни взять старинное надгробие одной из королев, под ноги которым скульпторы часто подкладывали любимое животное. Собаку или, вот именно, кота.

Умирать, вопреки зрелищу, Ека не собиралась. Отнюдь. Надо быть совсем уж неудачницей, чтобы скончаться в час триумфа. В античности фанаты кричали великому атлету: «Умри, Диагор! Тебе нечего больше желать!» Диагору, может, и нечего, а вот у Еки Парусинской оставались незаконченные дела. Последние штрихи. Ека любила, чтобы всё было сделано красиво.

Она выглядела так, словно позировала сразу восьми камерам – не беда, что единственный зритель кошачьего рода, и тот уснул крепким сном. У Екиного кота не было имени, потому что в нём не было надобности. Зато у Еки теперь было имя, да какое!

Лениво протянула руку к телефону: двадцать три пропущенных звонка от П.Н., десять от Иран, четырнадцать от Юрика. Семь сообщений от доктора Мертвецова, три – от Юли Дуровой. Всё предсказуемо, как в примитивном рецепте для начинающих. Ека не хотела общаться даже с П.Н., что уж там говорить о какой-то Юле Дуровой. Сегодня ей хотелось побыть с собой наедине, прислушаться к своим чувствам и подготовиться к завтрашней встрече. Гималаева в городе, вернулась… Вернулась, милая, и даже не догадывается о том, какие руины её поджидают!

Ека засмеялась, безымянный кот недовольно мявкнул. Он никогда не мяукал, а произносил что-то похожее на «мне-мне-мне».

– У тебя даже кот необыкновенный, – сказал на прошлой неделе влюблённый доктор Мертвецов. Доктор изрядно наскучил Еке, но избавляться от него было ещё рано – хотя этот запах зелёного мыла, бр-р-р, невыносимо! Красота, конечно, важна, но Ека знала, что есть кое-что более важное – молодость. Молодость свою Денис Григорьевич терял стремительно, и с нею вместе уходило то единственное, что ей в нём по-настоящему нравилось, – умение метко, цинично шутить. Первая в жизни влюблённость превратила Мертвецова в скучнейшую персону, каких Ека навидалась и в университете, и за границей.

Милашка Павел Николаевич – совсем другое дело. Ека с детских лет была неравнодушна к «самым главным» – это в ней кричала во весь голос психология нищенки. Да-да, нищенки – Ека и сейчас с удовольствием экономит в мелочах и триста раз подумает, прежде чем потратить свои личные деньги. П.Н., хоть и вырос в небогатом семействе, за долгие годы успеха привык жить совершенно иначе, но благодаря Еке словно бы вернулся в далёкое детство.

Ека вообще много что ему вернула – шеф на глазах распушался, как любимый кот в бездетном семействе. Она протоптала дорожку в дом П.Н. – правда, не слишком понравилась Берте Петровне. В её отсутствие Берта просто из себя выходила, ругая новую ставленницу забористым южным матом. «Павлуша, как же ты мог так поступить с моей Геничкой?» – кричала Берта Петровна, но П.Н. успокаивал её: «Мама, из-за чего сыр-бор? Геня в отпуске, скоро вернётся, никто её не отстраняет и не увольняет».

« Пока не увольняет», – уточнила бы Ека, случись она поблизости. Чаще она оказывалась вблизи бывшей подруги Берты, мамы Юрика Карачаева. С Мариной Дмитриевной Ека виделась регулярно, как с лечащим врачом, и советовалась по всем важным и неважным поводам.

…Ека встала перед зеркалом, втянула щёки и живот. Красавицей она как и раньше не была, так и теперь не стала. Лицо преобыкновеннейшее, таких сто штук на каждом переходе. Грудь – как два дверных звонка. На шее – целое ожерелье веснушек. Ноги короткие – кто-то сказал, что женщины с короткими ногами устойчиво стоят на земле. Не в том смысле, что не падают, а в том, что изрядно преуспевают в жизни.

– У вас, девочка моя, такая молодая кожа, каких я даже у молодых давно не видела! – восхищалась недавно Вовочка, личный косметолог Гени Гималаевой. У Гималаевой, как сообщила Вовочка, куча проблем с лицом – и, если бы не она, Вовочка, Геня выглядела бы примерно так же привлекательно, как утюг. Даже если поделить эти откровения на восемь, всё равно приятно было думать, что у Гималаевой есть ещё и такие проблемы.

Ека набросила халат – белый, как у всех птенцов Святого Лаврентия. «Переверните жаркое, оно почти готово!» Покровитель грешников, пожарных, библиотекарей и поваров, Святой Лаврентий был первым, кто встретил Еку в Риме. Её, как всех учениц, поселили в монашеском общежитии, в двух шагах от церкви Сан-Лоренцо-Фуори-ле-Мура. Окраина громадного города, монашки-сореллы, строго глядящие за молодыми девицами, готовящимися к экзамену на кухарей нижней ступени. Одна лишь Ека была много старше всех и знала латынь, вот почему сореллы разговаривали с ней доверительно. Перемигивались: мы-то с вами, с высоты возраста, понимаем… Ека думала только про экзамен – и не обижалась. Она всегда была мономанкой: отдавшись единственной идее, не позволяла себе распыляться на мелочи.

…Вечером накануне экзамена в общежитии случился потоп – не Великий, конечно, но вполне выдающийся для того, чтобы сореллы пришли в ужас и одновременно с этим, разумеется, в экстаз. В общагу вызвали « иудраулико » – этим звучным словом в Италии называют сантехников.

Никто в целом мире так не боялся прихода иудраулико и так не ждал его, как запертые от мира монашки и девицы со всего света, запертые под одной крышей в ожидании экзамена. Ну, он и пришёл – кудрявый, с белейшими зубами, в узком комбинезоне, в мрачном сопровождении сорелл: одна шла спереди, другая – сзади, дабы ничто не угрожало целомудрию вверенных девиц. Только факелов не хватало.

Ека увидела иудраулико – и чувства её, запертые в дальнюю комнату, тут же дали протечку. К тому же звали его Лоренцо – как святого покровителя поваров.