Владимир Дрозд - Катастрофа. Спектакль

Иван Иванович суетился, покрикивал на всех. Он — главнокомандующий. Автор спектакля о Ярославле Петруне. Ярослав Петруня всего лишь исполнитель сочиненной для него роли. Он хорошо помнил вечер, когда впервые позвонил Бермут. Они только что вернулись из оперного театра, с премьеры балета киевского композитора, было много известных людей, Ксеня еле достала билеты. Такие сборища ее возбуждали, в кругу литераторов, людей искусства она чувствовала себя счастливой. По дороге домой Ксеня вслух мечтала о премьере по пьесе Ярослава в киевском театре. Ярослав ее понимал: быть хотя бы один вечер в центре общества, принимать поздравления, готовить банкет, решать, кого пригласить, кого обойти вниманием, встречать и провожать гостей — вся эта суета казалась ей такой значительной! Ярослав отмалчивался. Пьесу он действительно написал, ее с трудом приняли в коллегии по драматургии, размножили на «Эре» шестьсот экземпляров, разослали по театрам, но ни один театр ею не заинтересовался. Провинциально, поверхностно, мелко для нашего времени. В глубине души Петруня это понимал и, может, поэтому так разозлился на одного из рецензентов коллегии, который, отметив остроумный диалог, писал: «Странно, что такую пьесу написал наш современник, сравнительно молодой человек. Кого удивишь сегодня филологическими упражнениями и литературной грамотностью? Зритель идет в театр, чтобы вместе с драматургом, режиссером и актерами подумать над серьезными общественными проблемами, которые всех нас волнуют, через глубокие народные характеры познать эпоху. Пьеса же «Земные радости» напоминает перепев античной идиллийки с пастухами и пастушками плюс, конечно, чисто внешние аксессуары сегодняшнего села, о которых автор, кажется, знает лишь по газетам». С рецензентом Петруня перестал здороваться, но от этого пьеса не стала современнее. И вот — звонок Бермута, поздний и неожиданный, учитывая отношения, которые сложились между ними еще давно. «Вы знаете, Ярослав Дмитриевич, я — человек деловой и поэтому без лишних преамбул предлагаю вам, уважаемый, премьеру во Мрине. Ставить пьесу будет мой давний друг. Представляю себе премьеру как всенародный праздник чествования дорогого земляка, в областном масштабе, конечно. Всю организацию беру на себя. От вас требуется только, вы сами понимаете…» Петруня понимал. Среди драматургов о Бермуте ходили глухие слухи… «Кто звонит?» — глазами спросила Ксеня. «Бермут предлагает премьеру во Мрине, а себя — платным импресарио», — ответил, прикрыв трубку ладонью. «Соглашайся, хотя бы деньги будут…» Премьера во Мрине интересовала Ксеню лишь с финансовой стороны, во Мрин не пригласишь общество, которое она могла бы собрать в Киеве, кто поедет во Мрин? «Но ведь — Бермут…» «А что тебе с ним — целоваться? — Ксеня стелила постель. — Лишь бы лил воду на твою мельницу». — «Грязную воду». «Чистой воды практически не бывает. «Проблемы экологии — насущные проблемы человечества», — процитировала заголовок статьи, кажется из журнала «Курьер ЮНЕСКО», она и журналы теперь читала лишь те, подписка на которые стала дефицитной. И он дал себя уговорить…

— Идите, идите к хлебодарам! — кричал Бермут.

— Книгодар идет к хлебодарам… — сыронизировал, демонстрируя внутреннюю независимость, но все же — пошел.

Шел медленно, задумчиво оглядывая плантацию, руки в карманах кожаного пальто, но на середине поля руки из карманов вынул, заложил за спину, так серьезнее, внушительнее: писатель думает про урожай, думы о судьбах народных, а телекамера стрекочет как сорока, оператор семенил сбоку, потом опередил, обежал женщин у бурта свеклы, и теперь Ярослав, рекламно улыбаясь колхозницам, шествовал прямо в объектив.

— Добрый день, дорогие землячки! Как работается?! — Бодрая осанка, бодрое лицо, улыбка во все лицо, реклама: чистите зубы «Мятной» пастой; нравиться он умел, когда нужно, особенно женщинам, в век перенаселения планеты коммуникабельность — счастливый дар судьбы. А камера стрекочет, стрекочет. — Бог в помощь!

— Бог поможет или нет, а вы садитесь возле нас и помогите!

— Работается, как говорится, лишь бы отбыток отбыть да копейку добыть.

— Ты что языком мелешь, чужой человек — что подумает…

— Как это чужой человек! Это же Ярослав! Я сразу узнала, у меня его портрет в книжке есть. Давали под крахмал в нашей лавке его книжку.

— Какой Ярослав?

— Да Петрунин же, старой Петрунихи пасынок. Што писателем в Киеве работает.

— А у меня его книжки нету. Крахмал сама тру, магазинного не признаю. А по радио когда-то слышала, вроде говорили.

— Ишь как откормился в Киеве. Наверное, и машина его. На доброй, видать, службе. А такое тут голоштанное и недокормленное бегало.

Кое-кого из женщин Ярослав помнил. Молодыми. Невестились, когда он, пацан, подглядывал из-за тына за парами, обнимавшимися на лавочках. С двоими даже ходил в школу. Теперь это были ширококостные, с густыми бороздами морщин на лицах сельские тетки. Про себя порадовался, что Маргарита осталась в машине, приняли бы за дочку. Не надо, не надо было играть это представление по Бермутову сценарию — вспыхнуло, но усилием воли он пригасил эту искру (камера стрекотала) и продолжал изображать «своего парня». Нагнулся, взял из кучи бурак, взвесил на руке, следя за своим лицом, степенным и задумчивым:

— Будете, женщины, с сахаром.

— Сахар будет, и самограй будет!

— Мой уже допытуется, когда премию за бурак выпишут. Ты, проклятый, говорю, и без премии не просыхаешь. Как дома — вроде и человек, а с работы на карачках приползает.

— А мой вчера и бражку выхлестал… Гори ты синим огнем! Случаем, вы там, в столицах, зелья такого не сочинили, штоб наших мужиков от водки отвадить?

— Да теперечки уж и женщины приучаются. Вон Маричка сколько лет своего ненаглядного от лавки тачкой возила, а ныне и сама — напьется и окна бьет…

— Уважаемые хлебодарки! Ваш дорогой земляк, талантливый писатель Ярослав Петруня написал пьесу «Земные радости» о прекрасном сегодняшнем селе и приехал пригласить вас на премьеру во Мринский областной театр! — Бермут подкатился к бурту, камера стихла, Ярослав бросил свеколину на кучу, расслабился, передохнул. — А меня зовут Иван Иванович Бермут. Но — не вермут!..

— Хи-хи-хи!

— Вермут — знаем, а про Бермута слуха не было.

— Мы вермута не пьем, чистенькую уважаем.

— Ну и пузень, как на последнем месяце.

— Ей-богу, тройню родит…

— А спроси-ка, спроси: как вы, дядечка, через свое пузо ширинку застегиваете?

— Тю, глупая, одни ширинки в голове!

— А тебе что, отширинилось?..

— Женщины, дорогие, про ширинки — потом, я еще у вас в Пакуле буду, кто пригласит в гости — не откажусь, все наедине расскажу, а пока что прошу внимания и вашей помощи. Станем полукругом и все смотрим на уважаемого земляка. Зафиксируем для истории, пока солнце не спряталось за тучу, волнующий момент единения хлеборобов и творца духовных ценностей, рожденного вашей благодатной землей…