Юнас Гардель - Детство комика. Хочу домой!

— Здорово! — кричит он как можно бодрее. — Как ты себя чувствуешь?

Йенни не отвечает.

— Один сантиметр, и глаз было бы не спасти, — говорит отец Йенни.

Йенни молчит. Она смотрит на Юху не отрываясь, пронзает его взглядом, видит насквозь. Она видит его всего. И никуда ему не деться. Только Йенни знает все о его трусости и отвратительных предательствах; одно ее слово — и все закончено.

У Юхи на глаза наворачиваются слезы. Скоро он разревется. Йенни молчит.

Отец Йенни кладет тяжелую руку ему на плечо. Сейчас он меня убьет, думает Юха. Рука сжимает плечо, большая и сильная, как наказующая десница Господня.

— В следующий раз играйте в лапту поосторожнее, хорошо? — говорит отец Йенни.

— В лапту? — растерянно переспрашивает Юха.

— Да, Йенни же попало мячиком в глаз.

Теперь Юхина очередь, широко раскрыв глаза, удивленно глядеть на Йенни. Он садится на край кровати. Она напряженно смотрит на него. Она ждет.

— Я… э-э… принес несколько «Бастеров», — бормочет Юха, доставая из портфеля комиксы.

— Больно, — шепчет она.

Юха кивает. Они молчат. Юха чувствует, как он устал. Ему бы хотелось лечь рядом с Йенни и уснуть.

Когда отец Йенни выходит из комнаты, Йенни знаком велит Юхе взять с письменного стола конверт.

— Это тебе, — говорит она, — в твою коллекцию.

Из конверта выпадает стопка аккуратно вырезанных рекламок.

Потом были только ты, я и Йенни. Только вы водились со мной.

Мы были уродливые и противные, как несчастные Золушкины сестры. Как Золушкины сестры, мы отрезали себе пальцы на ногах, пытаясь втиснуться в этот отвратительный хрустальный башмачок.

Напрасно, разумеется. Башмачок предназначался не нам.

Он предназначался тем, у кого были более изящные ножки, и они об этом знали.

Им просто хотелось посмотреть, как мы отрезаем себе пальцы.

И Сэвбюхольм больше никогда не был таким красивым, как в те дни, когда мы учились бояться.

Передо мной школьный альбом. Я часто в него заглядываю. Смотрю на этих странных далеких детей, запертых в своих растущих телах, предоставленных друг другу. Я вижу, кто бил и кого били.

И все было тихо, и все цвело — проклятый чертов рай на земле.

Сэвбюхольмская школа была не учебным заведением, она была бойней.

Когда Юха на следующий день приходит в школу, никто с ним не разговаривает. Совсем никто.

Йенни больна.

— И вы все знаете почему, — говорит учительница.

Когда Юха на перемене подходит к мальчикам, они все разом поворачиваются к нему спинами. Когда он садится с подносом в столовой, все сразу поднимаются и уходят.

Без единого слова. Без единого взгляда. Как будто Юхи нет.

Эрик мерзко хихикает. Он времени даром не теряет. Четвертое место теперь у него.

Когда-то потом, в будущем, Юха усвоит, что рядом всегда будут люди, которые могут его обидеть. Люди, у которых и в словах, и в делах — намерение ранить. Он будет удивляться тому, сколько его будут ранить — что он такой ранимый, — сколько бы он ни утверждал, что это не имеет значения, что с него как с гуся вода.

Сейчас время учиться. Начал играть — терпи правила.

По дороге из школы домой Юху поджидают Леннарт и Стефан.

Стефан держит его, пока Леннарт бьет.

Леннарт бьет Юху.

Он бьет его в живот.

Это упражнение.

Еще раз. И еще раз.

У Юхи текут слезы из глаз, сопли из носа, у него перехватывает дыхание, он пытается колдовать, но колдовство исчезло, и Юха усваивает, что он никто.

Совсем никто.

И цветут подснежники и нарциссы, и первая бабочка — лимонница, и она обещает теплое и солнечное лето.

Его друзья — это Йенни. И Томас.

В классе их зовут «Тридцать три несчастья». Это придумал Эрик-Ухмылка. Он новый клоун в классе. Теперь все считают, что он клевый.

Эрик говорит: мерзкий Томас с мамой-немкой. Мерзкая Йенни с уродливой заколкой. Мерзкий слюнтяй Юха, который думает, что умеет смешить.

Юха больше не умеет. Закончились все его анекдоты и гримасы. Не за что бороться, нечего выигрывать. Юха просто ребенок, больше ничего.

Ребенок, который паясничал, чтобы его любили.

Делаешь из себя посмешище, но, может быть, за это тебя полюбят. Оно того стоит.

А если не полюбят, то ты так и стоишь на месте.

Посмешищем.

Юха до смерти боится, что его вырвет.

Если вырвет во сне, то можно захлебнуться. Поэтому Юха всегда спит на животе.

За задним сиденьем машины у них есть дорожная аптечка. Там лежат пластырь, бинт, грязная вата и прочие штуки, которые могут очень пригодиться, когда все погибнут в аварии. В аптечке также есть брошюрка с разъяснениями, как делать искусственное дыхание.

Сначала надо откинуть назад голову раненого, потом очистить дыхательные пути от рвоты и слюны.

С этим бы Юха ни за что не справился.

Ритва держит его за лоб, когда его рвет. Это хорошо. Иначе бы он весь целиком оказался в этом тазике.

Однажды, когда Ритвы не было рядом, а Юху рвало, он стоял в туалете и в отчаянии звал папу, чтобы папа пришел и подержал его, но Бенгт сидел на кухне и делал вид, что не слышит.

— Помоги мне! — в ужасе кричал Юха.

— Сам справишься! — так же испуганно кричал Бенгт.

Май, до летних каникул осталось пять с лишним недель. Леннарт и Стефан бьют Юху на каждой перемене. У него ноет живот от побоев, руки все в синяках.

Если начал играть, терпи правила.

Теперь Юха по утрам прокрадывается в туалет.

Чтобы не идти в школу, он засовывает пальцы в глотку и его рвет.

Ему до смерти страшно, когда он так делает, и на лбу выступает пот, но его рвет, пока не появляется желчь, и Ритве приходится звонить и говорить, что он заболел.

Дома Юха ничего не рассказывает о том, что происходит в школе, но ему все-таки хочется, чтобы Ритва заметила: что-то не так. Ему хочется, чтобы за ужином она склонила голову набок, погладила его по щеке и сказала: ой-ой, маленький мой!

Но она так не говорит, хотя Юха знает, что могла бы. Вместо этого она жалуется: господи, ну и денек выдался, сил моих больше нет. Anna mun kaikki kestää!

С год тому назад, когда он рассказал ей, что его обидели в классе, она сухо ответила:

— Да что ты говоришь! Ну теперь нам всем только отравиться.

Ритва не разбирается в таких вещах.

И, кроме того, она заместитель в Правлении объединения семьи и школы, и ей совсем некстати проблемы у собственных детей.

И Юху рвет, и с помощью рвоты он решает свои проблемы сам.

Одно Юха никак не может понять.

Почему зубной врач просто не вырвет все зубы сразу если в них все равно только дырки появляются. Тогда бы и дырок не было, и сверлить бы не надо было, и никакой боли.