Юнас Гардель - Детство комика. Хочу домой!

«Если она нам помашет, я закричу», — думает Ракель.

Они едут в Стокгольм сквозь осеннюю темноту. Кружась в свете фар, пролетают листья. Ракель жалеет о выходке с зубной щеткой.

— Но он же мог передать привет! — оправдывается она.

— Он мог бы и сам приехать, — спокойно отвечает Рут.

Потом она говорит о том, как приятно вести машину вечером.

Потом они молчат.

С Вернером не происходит ничего страшного. Только не с ним. Он напевает «Ты лишь минуты счастья считай» и двигается дальше, как ни в чем не бывало.

Женщины в его жизни заменимы, да, он почти рад заменам: он может вернуться к началу своей гирлянды из реплик, и проходит еще какое-то время, пока его очередная женщина не начинает сомневаться на его счет.

Я придумал Вернера. Или, скорее, он сам себя придумал. В одной вечерней газете я прочитал на днях:

«Эрик, 22: Моя жизнь разрушена! (Эрик — вымышленное имя.)»

Вернер — вымышленное имя. Его жизнь — вымышленная жизнь. И что еще хуже: ему это нравится. Сколько бы Ракель ни разоблачала, ни обнажала его, сколько бы она ни бралась за него, ничего не происходит. Он охотно соглашается с тем, что она права, и ускользает. Принимай меня таким, какой я есть, или вообще не принимай, говорит он, выбирай.

Как будто у человека всегда есть выбор.

Когда Ракель оставила Вернера, он наконец-то смог впустить в дом свою любовницу. Так изменилась его жизнь, не более. Я говорю резко, но Вернер придуманный, он не обидится.

Хотя ты никогда не согласишься с тем, что ты придуман.

Или согласишься?

Даниель не поет. Он хотел петь и поэтому в четвертом классе пришел в хор, но учитель музыки прервал на середине «Шосальский вальс» [75] Мелодия известного шведского барда Э. Таубе. и спросил:

— Кто тут желает изменить мелодию?

Дети посмотрели друг на друга. У Даниеля мигом вспотели ноги. Учитель что-то пробурчал, и они запели снова.

Но уже через пару тактов он снова прервал их и сказал:

— Это Даниель. Даниель не попадает в мелодию.

Экзекуторы посмотрели на Даниеля с неприязнью и даже не завязали ему глаза, прежде чем выстрелить. Даниель отправился к двери и не успел даже открыть ее, как учитель снова устроился за пианино и заиграл «Шосальский вальс» сначала.

Позже учитель разыскал Даниеля, чтобы приободрить его.

— Главное — чтобы всем было весело, — сказал он, — приходи в хор.

И вот Даниель ходит в хор раз в неделю, но не поет. Он открывает рот, но не издает ни звука.

Раннее утро Дня святой Люсии. Даниель — звездный мальчик [76] Мальчик, который во время празднования Дня святой Люсии выступает в составе шествия, одетый в длинную белую рубаху и островерхий колпачок. , он идет последним в шествии. Он идет не в такт. Колпак на голове качается. Подбородок под лентой чешется. Ему ужасно хочется в туалет.

Анна Нильссон, с венком и свечами на голове, — Люсия. У нее уже есть груди. Обычно ее волосы заплетены в косу, но этим утром она косу не заплела, и они спускаются до колен. Всем интересно, как она их моет.

Одиннадцатилетние школьники медленно и с достоинством вплывают в темный актовый зал. В руках у девочек горят стеариновые свечи.

Но хор по ошибке начал на терцию выше, чем нужно.

Девочки замечают это, только приближаясь к самому высокому звуку на повторе. Они краснеют. Люсия, продолжая плавно ступать большими шагами во главе шествия, чувствует, как позади нее поднимается волнение, и, когда кто-то дает петуха, она начинает хихикать.

Святая Люсия хихикает так, что венок съезжает набок. Она изо всех сил старается держаться с достоинством, но хихикают уже все, и святая Люсия хохочет в голос. Учителя смотрят на них, ничего не понимая. Дети в зале тоже начинают смеяться. Родители беспокойно вертятся.

Наконец Анна Нильссон заканчивает свои дела на сцене и кидается прочь из зала, а за ней устремляются хихикающие девочки, звездные мальчики и багровый учитель.

Стеарин капает на пол. Свечи гаснут. Даниель писается.

После ухода шествия в зале повисает тишина. Учителя не знают, что делать. И вот учительница физкультуры принимается аплодировать. Все смущенно подхватывают, классные руководители откашливаются и начинают суетиться, выпроваживая учеников в классы.

После того как около половины детей уже покинули зал, внезапно возвращается шествие — с новой попыткой исполнить свою музыкальную программу. Когда шествие пытается взобраться на сцену — в то время как триста остальных детей стараются усесться на свои места, — естественно, воцаряется хаос. Звуки песни тонут в шуме. Учительница физкультуры что есть сил свистит в свисток, дабы успокоить детей, но это не помогает. В дверях теснятся и толкаются. Учителя, успевшие выйти, велят детям идти в классы; те, что остались в зале, велят им садиться на места и сидеть тихо.

Хор поет «Стаффан был конюхом» [78] Еще один псалом — атрибут празднования Дня святой Люсии. .

— Стфн бл кнхм, — мямлит Даниель.

— МЫ БЛАГОДАРИМ! — поют девочки.

— Он-н втн…

— ЗА СИЯЮЩУЮ ЗВЕЗДУ! — Девочки голосят что есть мочи.

Даниель уничтожен.

ЗВЕЗДЫ НА НЕБЕ МЕРЦА-А-АЮТ!

Взбежав по лестнице, Даниель пытается отдышаться. В квартире неприятно тихо.

— Тетя Ракель! — кричит он.

Может, она спит, хоть сейчас и день, ведь тетя Ракель делает все, что взбредет ей в голову. Не тратя времени даже на то, чтобы стянуть сапоги, Даниель спешит в гостиную.

Он останавливается в дверях. В гостиной убрано, все вещи на своих местах. Пол блестит, гардины выстираны, чистая пепельница, как прежде, стоит на сияющем журнальном столике.

Стерт каждый след Ракель. Как будто ее никогда и не было тут. Картины снова висят прямо, на полке из красного дерева воцарился новый фарфоровый слоник, победоносно задрав хобот.

Даниель смотрит под диваном, под ковром — ни помады, ни пилки, ни записки, ни сережки, ни тампона, ни монетки, ни крошки табака, ни автобусного билета, ни трусов, ни ручки, ни ключа, ни клока пыли, ни волоса, ни песчинки — ни одного знака не оставлено.

Из кухни появляется Рут. Она вытирает рамку фотографии кухонным полотенцем и ставит фото на полку красного дерева.

— Тетя Ракель переехала. Наконец-то все как раньше.

Рут улыбается. Даниель в упор смотрит на нее.

— Но ты же понимаешь, что она не могла остаться у нас навсегда. Только вообрази ее на семейном совете, вот была бы картинка! И, кроме того, ты же не думаешь, что она хотела жить здесь. Не глупи, это не ее дом.