Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

— Их творениями восхищаешься постоянно, Гомер, — ответил Уильямс. — У вас увлекательное хобби.

Вчера, обрабатывая сад инсектицидом, я видел много валявшихся там красивых бабочек. Приходите когда я буду повторять обработку.

— Обязательно приду, — сказал Кинг.

— Я слышал, последние недели вы брали в поездки мисс Сейер.

— Несколько раз мы ездили с сетками, мистер Уильямс. Я думал, вы не будете против.

— И все же я прошу вас больше не ездить на джипе. Те номера предназначались для моей личной машины. За них я отвечаю персонально. А еще, Гомер, дело в том, что мисс Сейер по ряду причин вызывает у меня некоторое беспокойство. Вы полагаете, она действительно интересуется бабочками?

— Думаю, да, мистер Уильямс. Мне кажется, она получает удовольствие от поездок.

— Куда вы ездите?

— В Кебрадас, Ла-Лагуну, Пикос-Альтос, иногда в Сосиего.

— В Сосиего? В этой деревне полно подрывных элементов. Полковник Арана рассказывал мне о Сосиего.

Постарайтесь не угодить в лапы красным, когда будете ловить там бабочек.

— Иногда мы ездим к тамошнему лавочнику. У него я купил Morpho cypris. Индейцы ловят Morpho возле старого месторождения изумрудов в Мусо. У них есть легенда, согласно которой эти бабочки превращаются в изумруды, или наоборот. — Он скорчил презрительную мину. — У них столько идиотских легенд.

— Знаете, Гомер, у меня нет четких доводов, почему нам не следует брать с собой мисс Сейер, по все же и попрошу вас об этом. У меня есть некоторые подозрении на ее счет. Кое-что в ней настораживает. Пока, Гомер, только настораживает.

Уильямс неохотно оторвал взгляд от застекленных коробок и подумал, не включить ли ему коллекционирование бабочек в длинный список своих увлечений, если удастся выкроить время.

— Как, по-вашему, работа продвигается?

— По так успешно, как хотелось бы, мистер Уильямс.

— Мне тоже не нравится поведение индейцев, — признался Уильямс.

— За последние дни мне пришлось занести некоторых в наш список, — сказал Кинг. — У индейцев появились новые настроения. Какое-то упрямство. Когда я приехал сюда, прошло несколько недель, прежде чем я столкнулся с явным непослушанием. А сейчас это происходит ежедневно. Например женщины, несмотря на наш запрет, постоянно ходят позади своих мужей.

— По дороге сюда я заметил такую пару, — сказал Уильямс.

— Один индеец забирался в домик через окно, потому что женщины пользуются дверью. Мы решили отправить его на лесопилку.

— Мне кажется, их неповиновение становится преднамеренным, — заметил Уильямс. — Они отлично знают установленные правила.

— Одна женщина сделала надрезы на щеках ржавым гвоздем, может быть, специально, чтобы внести инфекцию, — сообщил Кинг. — Я, во всяком случае, уверен, что специально. В медпункте ей дали акрифлавиновую мазь. С тех пор я уже видел двух или трех женщин со щеками, раскрашенными в желтый цвет. После нескольких бесед с индейцами у меня появилось сильное подозрение, что эта раскраска связана с тайным идолопоклонством.

— Я думаю, вы правы. Именно идолопоклонством они и занимаются. Вы проницательный человек, Гомер.

Весьма проницательный. Как вы поступили с этими женщинами?

— Что я мог сделать? Вы собирались разработать специальные меры воздействия на женщин. У нас до сих пор нет таких мер.

— Да, помню, об этом-то я и собираюсь с вами поговорить. Если у женщины есть дети, вы можете отнять их у нее и поместить на день-другой в ясли. Это должно пойти им на пользу. Во всяком случае, этот способ стоит испробовать — вреда от него не будет.

— Мне кажется, мистер Уильямс, мы стали жертвами многочисленных обманов, о которых и не подозревали, — сказал Кинг. Он слегка обнажил хищные зубы, и сейчас в его лице раздражения было чуть больше, чем удивления. — Я провел небольшое расследование и пришел к выводу, что зараза начала распространяться после того случая, когда один из индейцев умер в полицейском участке.

— Вполне вероятно, — согласился Уильямс. — Как вы думаете, сколько индейцев принимало участие в жертвоприношении?

— Все до единого, — ответил Кинг резко, словно кровь внезапно бросилась ему в голову.

Уильямс, с любопытством наблюдавший за ним, решил в этот момент, что Кинг не сможет возглавить миссию в Дос-Сантосе, когда они с Мэри переедут на новое место. Кинг слишком горяч.

— Ну, Гомер, вряд ли все. Максимум пятьдесят — шестьдесят процентов. Но и это немало. Я думаю, не пора ли нам дать строгую, беспристрастную оценку нашей линии поведения и ответить на вопрос: в том ли направлении мы движемся?

— Я надеюсь, нам удастся поднять дисциплину, — сказал Кинг. — Это следует сделать в первую очередь.

— У меня есть соображения более радикального характера, — заявил Уильямс. — Я вижу необходимость коренных перемен, но пока еще не могу сказать определенно, в чем они будут заключаться. Взять, к при — меру, развитие ремесел. Мы позволили индейцам заниматься ткачеством и гончарным делом. Вероятно, это способствовало сохранению племенных обычаев. Наверно, мы вовсе не так умны, как казалось. Нам следовало запретить все, что может напомнить им о прежней, идолопоклоннической жизни.

— Я с вами совершенно согласен, — сказал Кинг.

— Вы случайно не знаете, много у нас осталось сырья для занятий ремеслами?

— Совсем мало. Я как раз собирался доложить вам об этом.

— Вот и прекрасно. Даже лучше, что так все складывается, — сказал Уильямс.

Доревня Каямбо, возле которой партизаны собирались разбить базовый лагерь, находилась на высоте одиннадцати тысяч футов в горной долине между хребтами Кордильер. Партизаны надеялись, что по пути им удастся установить контакт с индейцами чоло из деревень Гуаяберо и Манаян. Атос побывал там, и обе деревни обещали ему выставить своих людей. Партизаны надеялись, что хотя бы у части индейцев будут старые охотничьи ружья.

Несмотря на тщательную подготовку похода, люди вскоре столкнулись с теми же неприятностями, что досаждали Че Геваре и его товарищам, которые действовали в иных местах, в иное время и которые оставили описания своих страданий. Гевару критиковали за то, что он преднамеренно избрал местом действий тропический лес, но длительные переходы и крутые подъемы в высокогорье оказались такими же изнурительными, как и марши в тропиках. Тем, кто совершал бессмысленные, бесцельные переходы по джунглям, приходилось до изнеможения рубить лианы, и от одного этого в конце концов люди превращались в ходячие скелеты. Оставшиеся в живых члены отряда имени Восьмого Октября, насилуя мышцы и легкие, которым недоставало кислорода, заставляли себя подниматься из долины на перевал, с перевала спускаться вновь в долину. Их предшественники сбивались с пути — с партизанами случилось то же самое. Те голодали и ели пищу, вызывавшую отвращение, — и они голодали и ели пищу, вызывавшую отвращение. Несколько фунтов муки грубого помола, небольшие запасы консервированной тушенки и сгущенного молока быстро кончились, и они узнали вкус острого горьковатого мяса ящериц и ястребов, порой им попадался муравьед, броненосец или даже оцелот. Так же, как их предшественники, они падали в обмороки, у них кружилась голова, их донимали поносы и колики.