Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Физические перегрузки, которым они подвергали себя, порождали разногласия и конфликты в отряде (так бывало и с их предшественниками). От демократического духа, царившего поначалу, не осталось и следа, вожак Диас стал властным и надменным. Врач по имени Фуэнтес и бывший студент-юрист Рамос иронически заметили по этому поводу, что представленная в лице Диаса аристократия, — четыре или пять семей, правивших Колумбией со времени Завоевания [32] Имеется в виду завоевание Колумбии Испанией в 30-х гг. XVI в. , — готовилась продолжить это занятие и после свершения народной революции. Веселость Борды, у которого распухли ноги и обгорело лицо, раздражала Диаса как не соответствующая важности их замыслов. По вечерам под настроение Борда развлекал людей бразильскими песнями, и познаний Диаса в португальском хватило на то, чтобы разобрать слова, показавшиеся ему вульгарными. Борда держался несколько в стороне от остальных членов отряда из-за незнания политической теории, а также из-за того, что он все-таки был главным. Он не скрывал, что родился в трущобах Ресифи, и делился смутными воспоминаниями о том, как в самом начале своего жизненного пути зарабатывал на хлеб мелкими преступлениями.

Неумение Диаса грамотно прочесть карту привело к тому, что к исходу восемнадцатого дня участники похода совсем пали духом. Они добрались до верховьев Магдалены, двигаясь по высокогорной долине, лежавшей на территории департамента Уила между Восточными и Центральными Кордильерами. За спиной были остроконечные скалы, на фоне неба сверкала ледниками вершина Сьерра-Невада-де-Уила, высота которой приближалась к восемнадцати тысячам футов. Где-то здесь, между этими двумя неприступными преградами, партизанам следовало повернуть на запад и пересечь Центральные Кордильеры. На семнадцатый день они совершили попытку перевалить через горы по глубокому ущелью, найденному Диасом на карте; ущелье должно было вывести их к одной из низших точек водораздела. Почти двенадцать часов они пробирались по нему, пока ущелье не свернуло внезапно к югу и не вышло к непреодолимой пропасти, образовавшейся между отрогами гор. Они провели ночь в леденящем тумане на высоте тринадцати тысяч футов, а затем вернулись обратно обессиленные, изголодавшиеся, раздраженные. Был ранний сумрачный вечер, но партизаны, чувствуя, что они не в силах двигаться дальше, сделали привал и развели костер. Долина была пустынной, безлесной. Пейзаж, в котором преобладали блекло-голубые тона, казался кадром из фильма, отснятого на старой пленке. На одинаковом расстоянии друг от друга, словно посаженные садовником, из розовато-лиловой каменистой почвы пробивались кактусы. Неподалеку в ущелье шумела река, скрытая от глаз, а за ущельем, вдоль всего горизонта, словно пенистый бурун, схваченный фотокамерой за мгновение до того, как он опрокинется, накатившись на берег, лежала голубоватая цепь Кордильер. Жуткий ветер завывал среди валунов.

Отношения определились. Рамос и Фуэнтес сидели на корточках возле отдельного костра, Манэра уединился о Рафаэлем Вильей, который знал язык чоло. Борда, взяв ружье, бродил неподалеку в надежде подстрелить какую-нибудь птицу, его фигура чернела огородным пугалом на фоне вечернего неба.

Мрачный дрожащий от холода Диас укрылся от ветра под большим валуном, поодаль от остальных. Он чувствовал критическое, неприязненное отношение к себе и видел, что терпению людей приходит конец. Он только что отдал приказ отменить ужин и оставить дурно пахнущие останки ящерицы и муравьеда на тот случай, если завтра отряд постигнет неудача. Его решение было встречено враждебным молчанием. «Несчастья отнюдь не смягчают людей, скорее наоборот», — подумал Диас.

В такие минуты, доведенный до отчаяния тяготами дневного перехода, он погружался в параноидальные размышления о той анонимной записке, автор которой предупреждал, что в отряде есть предатель. Он верил этой записке и мысленно подвергал участников похода тщательным многократным проверкам, пытаясь вспомнить, не выдал ли кто-нибудь себя незначительным поступком или вырвавшимся словом. По утрам Диас, обретавший после ночного отдыха способность мыслить логически, убеждал себя в том, что даже если в отряде действительно был предатель, то с вероятностью в пятьдесят процентов он погиб от пуль пограничников; но в такие минуты, как сейчас, Диас не сомневался в том, что предатель остался жив.

Сразу после наступления темноты к нему подошел Рафаэль Вилья; то, что он рассказал, поразило Диаса.

Бесконечные приступы астмы, обострившейся в горах, превратили Вилью из решительного жизнерадостного человека в жалкого нытика. Во время переходов астма отпускала, и Диас, который считал приступы кашля просто уловкой, позволявшей перекладывать часть своего груза на плечи других, публично оскорбил Вилью, назвав его сачком. Именно после этого Манэра подружился с Вильей. Он постоянно сочувствовал Вилье, нес часть его поклажи, когда у того был очередной приступ, делился с ним едой. Манэра и Вилья, постоянно критиковавшие Диаса как человека и как командира, все больше сближались и даже начали обсуждать возможность бунта. Затем Манэра предложил нечто вовсе невообразимое. Он предложил Вилье вместе с ним, Манэрой, покинуть отряд. По его плану, они должны были ускользнуть с первыми лучами солнца и двинуться на северо-восток, в деревню Теруэль, до которой было сорок миль пути. Оттуда шла дорога в Нейру, городок, расположенный на краю восточной равнины. Но об этом и думать было нечего, пока карта оставалась у Диаса, и Манэра вызвался ее похитить.

Именно задуманное похищение заставило Вилыо осознать всю серьезность ситуации и послужило причиной перелома в его душе, а тут еще Манэра обронил слова, после которых у Вильи зародилось подозрение, а не пахнет ли тут предательством. Вилья сказал, что опасается мести со стороны остальных членов отряда, но Манэра его высмеял. Через несколько дней, максимум недель, от отряда и следа не останется. «Нас простят», — сказал Манэра. «Кто простит?» — не понял Вилья. — «Правительство, конечно».

— Значит, ты больше не марксист?

— Марксизм и авантюризм — разные понятия.

Авантюристическая тактика Движения Восьмого Октября только уводит марксизм с правильного пути, ведущего к победе. Мы должны следовать чилийской модели, а авантюристов следует уничтожать любой ценой.

— Даже ценой сотрудничества с буржуазным правительством?

— Да.

Вилья был слабым, но преданным движению человеком, и он решил, что Манэра продался буржуазии.

Казалось, Манэра лишь слегка удивился, когда его схватили при попытке покинуть лагерь вместе с Вильей. Его тут же подвергли допросу, и он не стал оспаривать показания Вильи, а лишь попросил разрешения сказать несколько слов в свою защиту. Он произнес длинную и убедительную речь, в которой объяснил свой поступок. Диасу показалось, что Манэра, анализируя ошибки, совершенные при разработке, подготовке и осуществлении операции, повторял его, Диаса, критические рассуждения о боливийской кампании Че Гевары. Манэра говорил, что своим походом они с поразительной точностью копировали губительные примеры из прошлого и порой сами подсознательно планировали свое поражение. Манэра заметил, что Диас, который, не слишком задумываясь, хранил верность отжившим образцам революционной борьбы, то ли сознательно, то ли нет пожелал отправиться в поход с отрядом из двенадцати человек — именно такой была численность группы, начавшей в Сьерра-Маэстре [33] В горах Сьерра-Маэстры группа революционеров во главе с Ф. Кастро создала в 1956 г. партизанский отряд, постепенно превратившийся в Повстанческую армию. подготовку кубинской революции. («Почему бы ему заодно не вспомнить о двенадцати апостолах» — подумал Диас.)