Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Он вытаскивал лист бумаги из пишущей машинки, когда вошла Лиз. Она прикрыла за собой дверь и села.

Что-то в ней показалось Хоуэлу необычным, но мысли, связанные с письмом, все еще слишком занимали его, и он лишь отметил про себя сдержанность и настороженность в ее поведении.

— Ну что, написал отчет? — спросила Лиз.

— В основном да.

— Длинный получился?

— Сначала я думал, выйдет длинней.

Они помолчали. Хоуэл заправил в пишущую машинку новый лист.

— Что ты теперь собираешься делать?

— Мне надо написать пару срочных писем.

В смущении она стиснула руки.

— А потом?

— Ну, не знаю. Пойду на прогулку слушать пение птиц. Пойдешь со мной?

— Сегодня у Марии выходной. Мне надо приготовить обед.

— Что у нас будет?

— Овощное рагу.

— Это, несомненно, внесет в наш рацион приятное разнообразие.

— Ты можешь сходить за беконом к Уильямсам. — сказала она.

— Нет, спасибо. — Он стал искать адрес в записной книжке. — Обойдемся без бекона.

— В Эсперансе перестали заниматься ремеслами, — сказала она.

— Седрик мне говорил.

— Ну ладно, не буду тебе мешать.

Он нашел адрес в записной книжке и закрыл ее, и тут ему показалось, будто кто-то третий находится в комнате. Он поднял голову и встретился взглядом с Лиз.

— Я не смогу завтра поехать в Сосиего, — сказала она.

— А, — сказал он.

— Возникли неожиданные обстоятельства.

— Неожиданные обстоятельства? — повторил Хоуэл. — Не понимаю.

Неясное предчувствие охватило его, он начал догадываться, что последует дальше.

— Мне надо съездить в Лос-Ремедиос. По неотложному делу.

— Ну да, — сказал он. — Опять Кандидо.

— Он бежал из тюрьмы. Мне только что позвонили.

Им удалось организовать побег.

— Кто звонил?

— Друг.

— Но почему они звонят тебе? Какое это к тебе имеет отношение? Если ему удалось бежать, то слава богу, но ты-то тут при чем?

— Он скрывается, ему угрожает опасность, — сказала Лиз. — Должно быть, они считают, что я могу помочь.

— Но ты не можешь им помочь, — сказал Хоуэл, подавив вспышку раздражения. — Ты же ничего не можешь сделать. Ничего, ну абсолютно ничего.

— Пусть не могу, но все равно я обязана попытаться.

— Где ты должна встретиться с этими людьми?

— Не знаю. Я не знаю их имен. Не надо так волноваться.

— Это же чистое безумие! Совершенная бессмыслица! Как ты свяжешься с ними? Какие распоряжения тебе дали?

— Это не распоряжения, — возразила она. — Они ничего не требовали. Они просто попросили меня зайти на переговорный пункт и дождаться там звонка. Весь разговор занял не более десяти секунд, я согласилась, и даже если бы теперь я пожалела об этом, то все равно должна была бы сдержать слово. Они просили о помощи. Как я могла отказать?

— Скажи мне, — попросил Хоуэл, — это и есть партизаны?

— Не знаю.

— Ты не знаешь, по вполне возможно, что так оно и есть.

— Они просто мальчишки! Встревоженные и напуганные. Каждого, у кого неприятности с полицией, считают партизаном. Они хотят спасти друга. Я тоже хочу его спасти.

— Я пойду с тобой, — сказал Хоуэл.

— Нет, — сказала она. — Я пойду одна. А пока меня не будет, ты можешь сделать для меня важное дело.

Если ты все еще хочешь мне помочь, съезди в Сосиего, забери то, что мне там приготовили, а потом встретимся в Лос-Ремедиосе.

«Должно же это когда-нибудь кончиться, — подумал он. — Это не может тянуться до бесконечности». Ему хотелось отказаться, поставить ей условие. Или… или… но в конце концов он лишь в отчаянии махнул рукой.

Сосиего — это ястребы, кружащие в небе, собаки, бегающие между хижинами из рифленого железа и пальмовых ветвей, голые дети на улице, высокие гладкие наносы латеритного песка. Хоуэл знал кое-что из трагической истории деревни, поддерживавшей либералов и пережившей в 1948 году нападение нанятых консерваторами бандитов, которые отрезали немало грудей, носов и губ и заживо сожгли старосту. С тех пор местных жителей не покидало чувство страха. За незнакомыми людьми следили тайком, точно боялись, что они окажутся авангардом вернувшегося врага. Индейцы, у которых Хоуэл пытался спросить дорогу, тотчас прятались, и он едва отыскал местную лавку — шалаш из пальмовых ветвей, едва отличимый от остальных хижин, открытый с боков; шалаш стоял под сенью лиственных деревьев.

В клубах дыма, валившего из шалаша, появилась фигура хозяина, колумбийца ливанского происхождения по фамилии Садик, который приблизился к Хоуэлу, с отрешенным видом святого перешагивая через детский кал и сновавших туда-сюда цыплят. Здесь же находилась своеобразная выставка продаваемой живности а обезьянка-альбинос, застывшая в позе роденовского «Мыслителя», клетка с живыми бабочками размером с летучую мышь и змеей, свернувшейся в углу, точно кусок кабеля.

Приезд Хоуэла взбудоражил деревню, местные жители с хмурыми лицами стояли поодаль, наблюдая за ним и вполголоса обсуждая его появление.

— Расскажите, как произошла та чудовищная резня, — попросил Хоуэл.

Садик погрузился в воспоминания. Он устроился поудобнее, присев, как индеец, на корточки и свесив руки между колен. Он казался воплощением тропической неторопливости.

— Все в округе принадлежало человеку по имени Лупо. В том числе, разумеется, и крестьянские жены.

Что толку от этих аграрных реформ, если все остается по-прежнему… Да вы сами знаете. Та реформа ничем не отличалась от остальных. Правительство обещало предоставить землевладельцам беспроцентный кредит, если они раздадут крестьянам землю, которую не обрабатывают сами. Полкабальерии [35] Старинная мера земли, равная площади, которую лошадь шагом обходит за час (3,863 ара). на семью.

Садик поднял руку, костяшками которой опирался о землю, и рассеянно, не спеша почесал в паху.

— Лупо получил кредит, но отданную крестьянам землю разделил на полоски шириной в метр, а длиной в три мили. Крестьяне должны были сами их огораживать.

Он вздохнул, сочувствуя крестьянским невзгодам.

Садик бросил окурок пробегавшему мимо олененку размером чуть больше терьера, и олененок тотчас разжевал его и проглотил.

— Лупо предложил крестьянам выкупить у них землю по цене десять песо за полоску, и большинство согласилось. Двоих несговорчивых собственноручно застрелил священник, который исполнял по совместительству обязанности начальника полиции. Потом кто-то убил священника, и Лупо нанял бандитов. Что они устроили!

Повернувшись в сторону занавески, склеенной из кусков местной полицейской газеты, Садик прокудахтал какое-то нечленораздельное распоряжение; молодая неряшливая индеанка с ребенком у груди присела на корточки спиной к ним и стала раздувать угли, тлевшие среди кирпичей на земляном полу.