Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

— Где стоит автомобиль, когда Уильямс находится в Дос-Сантосе?

— Он держит джип в гараже. Я случайно обратил внимание — там очень надежный замок.

— Значит, джип либо в гараже миссии, либо в отдельном боксе в Лос-Ремедиосе.

— Если Уильямс не отправился куда-нибудь еще.

— А он ездит в другие места?

— Должно быть ездит. Завтра, например, он отправится на рудник в Ультрамуэрте.

— Там есть гараж?

— Не знаю, вряд ли, — сказал Хоуэл. — Там есть, наверно, навес из пальмовых ветвей, под которым можно спрятать машину от солнца. И обычная ограда вокруг. Возможно, часовой. Какие-то меры предосторожности, конечно, приняты.

— Каким образом простые люди добираются в Ультрамуэрте? — спросила Лиз.

— На автобусе. Недавно открыли линию для технического персонала. Два рейса в день. В «Эль Диарио» было объявление.

— При въезде, разумеется, проверяют пропуска? — спросила Лиз.

— В этой стране без пропуска шагу не ступишь, — сказал Хоуэл. Он понял, что задумала Лиз, и приготовился стоять насмерть.

— Мы могли бы получить пропуск?

— Если мы попросим, нам почти наверняка его дадут, — сказал он, — но передавать пропуск другому лицу — если ты имеешь в виду это — было бы крайне опасно.

— Ты правильно угадал, — призналась она. — Превосходная идея, правда?

— Пропуск выдается на определенный срок, по истечении которого ты должна вернуть его, кажется, в канцелярию губернатора — в общем, туда, где его получала. Все пропуска учтены. Не думай, что там сидят болваны.

— Но ведь пропуск можно потерять, так ведь?

— Да, но это чревато весьма серьезными последствиями, особенно если кого-то с ним поймают.

— Да, последствия будут серьезными, — согласилась она. — Очень серьезными. Ты готов мне помочь?

Она предлагала ему кровь, пот и слезы. «Должно быть, я кажусь ей осторожным и расчетливым, — подумал Хоуэл. — Совсем не героем». Сказать ей сейчас «нет» значило бы потерять все, что зарождалось между ними, а уклончивый ответ, попытка выиграть время вызвали бы презрение Лиз, и он никогда не смог бы оправдать себя в ее глазах.

— Ты ведь знаешь, я сделаю всё, — ответил Хоуэл.

День двадцатый: изнурительный спуск, на ужин — маленькие ящерицы. День двадцать первый: медленное продвижение вдоль ущелья, заваленного массивными валунами, опять несколько ящериц и пара пригоршней острых на вкус муравьиных яиц. Борда подстрелил лисицу. Мясо изжарили, но оно пахло так дурно, что никто не захотел к нему прикоснуться, только Фуэнтес и Рамос съели печенку. Больше всего партизаны страдали от солнечных ожогов. Они отрывали от рубах полоски материи, чтобы хоть как-то прикрыть обожженные лица. Диас утешал себя тем, что Че Гевара тоже совершал ошибки. «Мы, — думал он, — по крайней мере хорошо подготовлены физически. Мы хотя бы умеем плавать». Казалось невероятным, что половина участников экспедиции Гевары не умела даже держаться на воде и двое утонули при переправах.

На двадцать второй день Рамос поскользнулся на булыжнике и упал в бурный поток. Все засмеялись, в том числе и Рамос. Вода доходила бы Рамосу до пояса, если бы течение позволяло встать на ноги. Несколькими ярдами ниже камни выступали над водой. пока остальные подбадривали его, упражняясь в остроумии, Рамос попытался вскарабкаться на один из таких подводных камней, поранил ногу и, отчаявшись, стал двигаться по течению, держась на плаву в глубоких местах; испуганный все убыстрявшимся течением, которое то и дело норовило ударить его о подводную скалу, он высматривал место, где можно было выбраться на берег. Вскоре голова Рамоса затерялась среди выступавших из воды камней. Больше партизаны его не видели. В сотне ярдов ниже по течению они обнаружили двадцатифутовый водопад.

Вечером они подкрепились несколькими костлявыми рыбешками в дюйм длиной, пойманными в заводи, и Диас еще раз прочитал лекцию о целях экспедиции.

Люди делали вид, будто слушают, а Диас в пятидесятый раз повторял, что движущей силой революции являются не погрязшие в коррупции белые, не развращенные метисы, а индейцы, которые с давних времен испытывают естественную, инстинктивную враждебность к своему извечному угнетателю — правительству, что их дремлющий талант к ведению партизанской войны может быть разбужен и так далее…

Кто-то всхрапнул, но Диас не обратил на это внимания. Вытащив «Карманное руководство по ведению партизанской войны в городе» Карлоса Марихельи, он стал зачитывать из него отрывки, как священник из требника. «Мы должны быть готовы с предельным хладнокровием, спокойствием и решительностью уничтожать всех наших врагов — североамериканского шпиона, диктаторского прихвостня, палача, фашиста, осведомителя, агента полиции и провокатора». Диас сделал страшное лицо, обожженные солнцем полоски кожи в уголках рта придавали его облику неизменное выражение беспросветного отчаяния.

Вилья шепнул Фуэнтесу, что, насколько ему известно, никто из присутствовавших никого в жизни не убил, если не считать казнь Манэры.

На следующее утро четверо партизан достигли первой деревни чоло, в которой насчитывалось около двадцати пустых хижин. Обыскав хижины, они обнаружили только скелет собаки и высохшие останки попугая.

Земля вокруг хижины, которая служила храмом, была загажена койотами, питавшимися останками жертвенных животных.

Когда партизаны пришли во вторую деревню, удивительно похожую на первую и столь же безмолвную и пустынную, Вилья пожаловался Фуэнтесу на галлюцинации. Он видел индеанку, которая сидела в углу хижины и ощипывала цыпленка. Вилья стоял как завороженный, его рот наполнился слюной, он различал такие детали, как струйка крови, вытекавшая из клюва цыпленка, перья, разносимые по полу легким дуновением свежего ветерка. Затем видение исчезло.

«Крайнее переутомление», — поставил диагноз Фуэнтес.

Он сам слышал последние дни какие-то звуки и отрывки из классической музыки. Он дал Вилье пару таблеток аспирина и посоветовал расслабиться. Все происходило под аккомпанемент разглагольствований Диаса, которого никто не слушал. Борда, напевая себе под нос, играл в камешки.

В тот же день потерявшие чувство времени партизаны, спотыкаясь на каждом шагу, спустились по горному склону в Каямбо. Множество деревянных хижин, напоминавших иглу, стояли кругом, и вскоре выползшие из них старики, женщины и дети обступили партизан. Неторопливо подошел касик [36] Индейский вождь в Мексике и в Центральной Америке. в рваной оленьей шкуре, с торчащим из-за пояса старым кольтом. Он опух от недоедания, у него были пухлые, как у ребенка, руки, одутловатые щеки и заплывшие глаза. Вилья справился с галлюцинациями и произнес заранее подготовленную короткую речь, после чего касик предлог жил сесть рядом с ним на корточки и накормил партизан маисовой кашей, миску которой принесла девушка, содрогавшаяся в чахоточном кашле.