Юрий Рытхэу - Cкитания Анны Одинцовой

Анна молча слушала откровения Ататы и, хотя больше чем уверена была в том, что он опять явится, как только установится снежный путь, ничего не могла поделать. Оставить его пленником стойбища означало навлечь на себя еще большие кары со стороны властей, которые все равно будут искать исчезнувшую экспедицию. Лишить его жизни у нее не хватит духа, хотя покойный Ринто не раз уверял ее, что теперь это для нее не такое уж большое испытание. Она была в смятении от признаний Ататы и по ночам просыпалась от тяжелого, сладкого томления, причиной которому был приснившийся Атата. Ненависть граничила с каким-то сладострастно-томительным чувством сродни тому, которое она ощутила, когда, испытывая ее, Ринто вошел в ее тело.

Анна дала Атате охотничий нож на случай встречи с большими хищными зверями. Но и эту пору и волки, и редкие в этих краях бурые медведи не отличались агрессивностью.

На лето стойбище остановилось на несколько месяцев на старом, постоянном месте, где на земле хорошо сохранились большие круглые камни, к которым привязывались концы ремней, удерживающие покрышку-рэтэм яранги. Отсюда, если спрямить дорогу и поплыть на кожаной байдаре через Уэленскую лагуну, дорога до селения может занять только один день. Да и уэленцы уже знали, что стойбище Ринто вернулось на старое становище и расположилось на летовку на знакомом плато.

Гости не замедлили появиться. Приехал Вамче, родич Ринто, и рассказал о последних новостях. Главной, по его уверениям, было празднование юбилея великого вождя, который оказался большим знатоком разных языков. Как уверял Вамче, такой мудрый человек, как Сталин, вполне мог знать и чукотский язык, и Отке, который уезжал в Москву на юбилейную сессию Верховного Совета СССР, собирался перекинуться несколькими словами с Иосифом Виссарионовичем. Жизнь в Уэлене протекала спокойно. В школу приехали новые учителя, для них построили жилой дом как раз недалеко от яранги Вамче.

— Идут разговоры о том, что все чукчи и наши соседи эскимосы скоро перейдут жить в деревянные дома. Яранги будут уничтожены.

Анну интересовала реакция властей на появление хромого Ататы.

— Была весть, будто из бухты Кытрын отправляют следственную группу, но Атата настоял, что этого делать не стоит, так как все ясно: произошло несчастье, стихийное бедствие, в котором никто не виноват.

— А сам он не собирается приезжать обратно в наше стойбище? — спросила Анна.

— Такого разговора не было, — ответил Вамче.

— Может быть, нас решили оставить в покое? — предположила она.

— В Чаунском районе, — сказал Вамче, — некоторых оленеводов не стали трогать. Объявили их колхозниками, только предписали каждый год во время забоя отдавать определенную часть шкур и мяса властям, а в остальном они живут как прежде.

Анна с особым вниманием выслушала эту часть рассказа гостя, даже попросила повторить несколько раз. На сердце сразу стало легче. Может, и впрямь власти одумались и решили не рубить под корень оленеводческое хозяйство Чукотки.

Вамче привез кое-какие продукты, прежде всего сахар, чай и муку, лакомства, по которым соскучились не только дети стойбища, но и взрослые.

Катя напекла лепешек, заварила чай. В этот вечер Рольтыт отдыхал в стойбище. Вамче привез ему бутылку, и Рольтыт был необыкновенно разговорчив и смел.

— Я и раньше говорил: глупо бегать от Советской власти. Если бы слушались меня, все были бы живы…

— Тогда я бы оставалась в мужниной яранге, — тихо и мечтательно сказала Катя, — и Тутриль был бы с отцом.

— Теперь я — твой муж, и Тутриль — мой сын! — сердито прервал ее Рольтыт. — Скоро и Анна станет моей женой. Так положено, согласно старому обычаю.

— А если она не захочет? — спросила Катя.

— Мало ли что! — расхрабрился Рольтыт. — Ты ведь тоже не больно хотела перебираться в мою ярангу. Однако живешь со мной! Так будет и с Анной Одинцовой.

Уверенность в том, что Анна станет его женой, понемногу укреплялась в сознании Рольтыта. Несколько смущало ее шаманство. Но он втайне надеялся, что оно не окончательное, как бы не завершенное. Он был свидетелем, как пуля задела бедро новоявленной шаманки, из открытой раны полилась кровь. Настоящие шаманы не боятся никакого оружия, даже тангитанского, огнестрельного. Их можно убить только особо освященным копьём. Значит, Анна Одинцова остается обыкновенной, смертной женщиной.

Поздней осенью надо было откочевать на зимние пастбища. Там, вдали от Уэлена, в долинах с нависшими смертельными снежными лавинами, можно будет серьезно поговорить с этой женщиной, лишить ее власти главы стойбища и сделать ее женой. Жаль, не удалось порасспросить младшего брата об особенностях физической близости с тангитанской женщиной. Рольтыт несколько побаивался будущих своих отношений с ней.

Выбрав время, когда матери не было дома, Рольтыт вошел в чоттагин отцовой яранги, которую теперь занимали вдвоем Вэльвунэ и Анна. Рольтыт достал фанерный чемоданчик, в котором хранились книги и толстые тетради, исписанные мелким почерком. На многих страницах были нарисованы яранги, разные предметы обихода и даже ночное небо с главными звездами. Толстые книги в твердых переплетах, оклеенные специальным, прочным материалом, были и на русском, и на английском языках. Еще учитель Лев Васильевич Беликов привил своим ученикам особое, благоговейное отношение к печатному слову. Поэтому сердце у Рольтыта колотилось у самого горла и часто не хватало дыхания. Приходилось время от времени останавливаться, переводить дух, прислушиваться к звукам на воле, чтобы не быть застигнутым матерью. Какой надо было обладать невероятной грамотностью, чтобы разбирать написанное на двух разных языках! Анна как-то говорила, что сначала училась десять лет в обычной средней школе, потом — пять лет в университете и еще три года в специальном ученом заведении, название которого Рольтыт хорошо запомнил — аспирантура. И все это происходило в далеком городе Ленинграде, где когда-то правил русский царь, где началась революция под водительством двух людей — Ленина и Сталина. Первый давно умер, еще до рождения Рольтыта, а второй еще жив, и недавно, по словам Вамче, все народы Советского Союза отметили его семидесятилетие. Сталин стал не только наследником великого Ленина, который хранился нынче у Кремлевской стены в Москве, но продолжателем, превзошедшим своего учителя. Он победил немецких фашистов, стал не просто генералом и маршалом, а генералиссимусом, и народы всего мира смотрят на него с благоговением и надеждой. Он хочет, чтобы Рольтыт стал колхозником и отказался от своих оленей в пользу коллективного хозяйства. В глубине души Рольтыт готов был отдать отцовских оленей, не проводить больше дни и ночи в холод, дождь и снежный ураган, сторожа стадо. В колхозе много народу, и каждый работает в меру своих сил и возможностей.