Леонид Нетребо - Дать негру

— Да нет, я сама виновата. Переходила не там. Он ничего, нормальный человек. Бизнесмен, депутат. Поначалу они даже иск хотели подать. Но про наш случай много писали, и он вынужден был для репутации кое-что делать иначе. Лечение оплачивал. А потом даже очень много внимания, слишком. Цветы, подарки в больницу. Я, честно сказать, испугалась. Как-то и его жена пришла в палату, говорит, ничего, ты зато красивая осталась, а у меня шрамы на всю жизнь, неизвестно, что лучше. — Жизель помолчала. — А потом позвонила как-то, и говорит, ты мне не лицо разбила, а, может быть, жизнь. — Жизель вздохнула, часто заморгала.

— Да ладно, Жизелька, — подала голос Люксембург.

— Сейчас вот организовал протезирование в Кургане, — вздохнула Жизель. — Туда и еду.

— Одна! — осуждающе заметил Эйнштейн.

— Почему одна? Вот с тетей Розой, ей оказалось по пути. А маме некогда, у меня братишки маленькие.

— А друзья? — не унимался Эйнштейн.

— Да чего это я буду кого-то обременять! — Жизель махнула рукой. — Вот, говорю же, с тетей Розой по пути. Дома в вагон посадили, еды вон полная сумка, в Кургане встретят, отвезут в центр Илизарова. Две ночи в дороге всего переночевать. Подумаешь, несколько раз в туалет сходить. Я специально мало пью! — она засмеялась.

— Все равно я их не люблю, — не унимался Эйнштейн. — Оденут красные пиджаки, пальцы веером, златая цепь на дубе том. Еще бы кольцо в ноздрю! Мог бы и эс-вэ оплатить, и штатного охранника в соседнее купе!

— Вот еще! — воскликнула Жизель, — фи! Чтоб охранник мне женихов в дороге отшугивал, да? Али я страшна? А, Олег?

— Истинная правда! — отозвался Олег невпопад. — Я просто счастлив, что ты едешь без охраны. Теперь я знаю свое предназначение здесь! А к депутату — ревную. Пожалуйста, не рассказывай о нем больше.

— Ага.

Почему, действительно, он должен быть серьезным, буквально прокисать в многозначности и многозначительности каждого факта своей жизни? Вдруг он понял, что это «понимание» пришло к нему не сейчас, а раньше, подспудно, как протест, без оформления в словесную капсулу, — когда он решил уехать.

Олег сходил в ресторан за коньяком. Женщины заставили стол домашней снедью.

Этот ужин стал, по выражению Эйнштейна, ознакомительной вечерей.

Эйнштейн пил, «как одессит», показывая жонглерские фокусы с рюмкой — ставя ее на тыльную сторону ладони и даже на один палец, выпивал не пролив ни капли. Люксембург пила понемногу, приговаривая, что употреблять в дороге — дурная, типично русская привычка, а ей нужно готовиться в американки. Жизель не отказывалась и не пропускала, однако «употребляла» лишь по глотку за тост. Но и эта доза развязывала ей язык, существенно прибавляя к напускному хвастовству и браваде, упрощая речь.

— А еще он мне сотовый телефон предлагал, удобная штука. Но я отказалась. В нашем городке эта связь еще не уверенная, но вышку уже достраивают. Когда достроят — сама куплю. На следующий год, протез будет, техникум оканчиваю. Буду по компьютерам работать. Перспективное направление, значит, зарплата будет достойная. У нас на всех предприятиях уже компьютеры есть. Меня уже приглашают в несколько мест. А до аварии вообще на кастинг в Москву приглашали.

— Ага, — прервала девушку Люксембург, — а потом бы, на самом деле, предложили бы какой-нибудь массажный салон, вокруг шеста крутиться. А чуть состарилась, и на панель!

— Ой, так значит, мне повезло! Судьба отвернула от такой перспективы. — Жизель сделала грустное лицо: — Хотя, жаль, мир бы посмотрела…

Юмор поддержала Люксембург:

— Не отчаивайся, Жизеля, всё поправимо! Есть, наоборот, любители экзотики, которые как раз таки и заказывают… без рук, без ног… без глаза.

— О!.. — Жизель многозначительно посмотрела на Олега: — Олег, как ты относишься к экзотике?

— Просто без ума! — с готовностью ответил Олег.

— Уф, как хорошо! Тогда давай за это выпьем. Так уж и быть, лишний раз с тобой в туалет сбегаем, подумаешь. А в тамбуре пообнимаемся…

— Идёт!

Эйнштейн рассказал, что вообще-то он часто ездит на большие расстояния — дети и внуки разбросаны по стране, так получилось, и что эти самые дети ему сотовый телефон обещали подарить уже буквально на грядущий день рождения, но нужен ли он ему, этот шпион: папенька, ты где? папенька, вы что и с кем? Замучают! На железной дороге этот телефон не везде берет, да и зачем он нужен, чтобы ему надоедали или он надоедал, что это уникальная способность — проплывать между Сциллой и Харибдой, чтобы нормально общаться с детьми и внуками и при этом никому не быть в тягость. Сейчас вот он едет до Екатеринбурга, а там пересадка на Новый Уренгой — сын работает на Крайнем Севере.

Люксембург поведала, что в Штатах давно с такими штуками все ходят, и она свой дома забыла. Очень удобно, особенно посылать сообщения, как на пейджере, только еще проще. Кстати, тот самый Жизелькин бизнесмен не такой жлоб, как тут, за этим столом, могут подумать. Да, не эс-вэ! Но эс-вэ вагона в этом поезде не оказалось, когда из Кургана позвонили — срочно приезжайте! А бизнесмена и в городе-то на тот момент не было, из-за границы по телефону командовал. Еще повезло с купе, да-да, это он, бизнесмен, выкупил всё купе под корень! Чем не эс-вэ? И если бы не подозрительный контингент, проявившийся на горизонтах вагона, то Люксембург ни за что не стала бы селить на свободные (точнее — выкупленные бизнесменом) места, случайных людей. Хотя люди оказались приличные, за это надо выпить, наливайте! И вообще, она должна признаться Жизельке, что Люксембург едет с ней не как попутчица, которой вдруг тоже оказалось нужно в Курган, а потому, что бизнесмен нанял ее, знакомую ему целительницу, на временную работу и оплатил вперед гонорарные и командировочные. И что она за Жизельку отвечает головой. Поэтому, кстати, она и дополнительных попутчиков привлекла для плюсования безопасности, так как к любому делу относится с ответственностью и постоянно перестраховывается, есть такой грех по жизни. Но это не самый тяжкий жизненный грех. А если уж о грехах, то, конечно, ей немного стыдно перед Жизелькой за то, что…

— Да ладно, теть Роз, не казнитесь! — успокоила ее Жизель. — Я догадывалась, что вы не случайно со мной. Все нормально!

Люксембург громко высморкалась и успокоилась.

За стенкой ударили в бубен, исполнитель прошелся рокотком, потом послышался протяжный жалобный вой духового инструмента, и мужчина то ли темпераментно, отрывисто запел, чеканя рифмы, то ли напевно заговорил. Это продолжалось минут пять, потом музыка и пение сошли на нет, опять послышалась непонятная громкая речь. Потом снова несколько тактов прежней музыки и опять стихи, как будто кто-то с кем-то спорил по части исполнения.