Валерий Казаков - Холоп августейшего демократа

— А как приумножить то, что выпили уже? — раздался из зала чей-то наивный вопрос.

— Исключительно путём сбережения и ограничения потре­бления её простым и подлым людом, ему всё равно, а нам о себе надо думать. Чистая природноя вода — это главное средство для достижения бессмертия. Учтите, эта информация исключитель­но только для нашей державной фракции! — строгим, не терпя­щим возражения голосом, произнёс главный курултаец.

— Футбол Небельмесович, я, конечно, извиняюсь за ску­дость, так сказать, своего ума. Вы уж не взыщите, если что не так спрошу. Из глухой я провинции, где и света электрического никогда никто в глаза не видел, — почтительно кланяясь, начал ставленник углекопателей, умудрившийся пересажать своих хо­зяев и стать полноправным хозяином копий.

— Да уж не прикидывайся, не прикидывайся парижской си­ротой! Знаю я тебя ещё с опричных времён, всё сиротинушкой претворяешься. Ты вопрос задавай.

— А вопрошение моё к вам, да продлится ваше спикерство, глубокоуважаемый Председательствующий, таково. Ежели вода природная целебна и неизбежно ведёт к бессмертию, то чего тог­да наши древние предки померли, они же ею, чистоганной, толь­ко и поились?

— Действительно глупый вопрос абсолютного невежды! — пре­небрежительно изрёк великий водолюб и, уже обращаясь ко всем со­бравшимся, возвестил: — Открытие об участии воды в бессмертии было сделано совершенно недавно, а питекантропы нашего коллеги об нём ничего и не знали, оттого и дохли на двадцатом году жизни. Только знание вопроса может дать нужный результат, в том числе и бессмертие, вот так-то! Денег нагрёб, а ума так и не нажил.

— А позвольте и мене задать вам вопросец? — взвился давний недоброжелатель, засланный когда-то во Всенародный Курултай злейшим врагом и конкурентом Буреломова, всесильным главой Со­вета старейшин — Серапимом Геологовичем Миремистинским. — Уж не из секретов ли Шамбалы эти ваши знания? Это раз. Не нане­сёт ли их разглашение государственного ущербу? Два. И главное — если всё это так, то не станут ли отдельные враги Августейшего его бессмертными врагами? Проясните нам это, пожалуйста.

Зал притих в преддверии надвигающегося скандала. Охрана резво принялась выгонять посторонних, в основном переодетых в путан папарацци, и разворачивать брандсбойты для охлажде­ния межфракционной баталии, готовой вот-вот вспыхнуть.

— Сам дурак, — попытался уклониться от ответа спикер, — и вопросы ваши никчёмные, малозрелые! Не доросли вы ещё до звания полнокровной фракции. Будешь паясничать, лишу слова на всю пятилетку!

— За дурака ответишь! — казалось только того и ожидая, взвился злопыхатель. Тщедушный человек вскочил на депутат­ский стол и, топча аппараты для голосования, обернувшись к со­товарищам, завопил: — Справедливость попрали! Ату берложников! Будет, натерпелись! Доколе они будут торговать нашими местами в Курултае? Доколе им все лакомые куски будут обла­мываться? Мы не менее ихнего демократизируем и не то ещё умеем! Ату их, ребята!

Брандсбойты втянули в зал заседаний, но воды в трубах не оказалось, видать, её как экологически годную уже кто-то успел откачать и кому-то продать как природно чистую. И грянуло по­боище, коего ещё не видывали эти стены. Во все уголки мира летели телеграммы-«молнии» с красными полосами, срочно сзывающие подкрепление. Битва грозила затянуться минимум на полгода.

23

Машенька проснулась от холода. Глаза открывать было бо­язно. Где-то невдалеке шумела вода, а ещё дальше, наверное, паслись кони, знакомый с детства хруст вырываемой травы и не­громкое позвякивание пут нельзя было спутать ни с чем.

«Кони? Какие кони, откуда?» — глаза открылись сами собой, и девушка села. Вокруг клубилось туманом утро. Рядом, негром­ко подпрыгивая на небольших камушках, спешил куда-то широкий ручей. За ним действительно паслись кони. Вода шумела где-то сзади, приподнявшись на локте, Машенька обернулась и увидела необыкновенной красоты водопад. Он был особенно хорош в пер­вых, ещё далёких лучах только рождающегося солнца. Широкая стена воды, голубоватая от неба, изумрудная от окружающей зелени и золотисто-нежная от утренней зари, с белесовато-тёмными пере­ливами отвесно падала с огромной высоты. Внизу, в миллиардах клубящихся брызг, вспыхивали и гасли первые несмелые радуги.

— Енох! А где Эрмитадора?! — вскочила на ноги, вокруг никого не было. — Эрми! Эрми! — прижав ладони к лицу, за­кричала она.

«Рми-рми-рми-рми!» — подхватило эхо. Лошади перестали щипать траву и настороженно повернули головы в её сторону.

— Что ты орёшь, как полоумная? Тишину испугаешь, — вы­ныривая из водопада, отозвалась Гопс.

— Эрми! — Машенька, не разбирая дороги, бросилась на­встречу воскресшей подруге.

Эрмитадора, нагая и прекрасная, как античная наяда, мед­ленно брела по мелководью, отряхивая воду с коротко стрижен­ной рыжей головы. Не добежав до подруги метров десять, Маша остановилась. Прямо над водопадом во всей своей красе сияла священная Белуха. Казалось, гора радостно улыбалась чуду не­чаянно обретённой жизни. Неведомая сила опустила девушку на колени, и губы сами собой зашептали незнакомые ей ранее, но такие родные и тёплые слова древней молитвы.

Эрми, удивлённо глянув на Машу, обернулась, и у неё из глаз беззвучно потекли слёзы.

С того берега, где паслись кони, к ним бежали какие-то люди, и громко кричали, радостно размахивая руками. Впереди всех, почему-то с огромным тулупом в руках, высоко поднимая ноги, летел Сар-мэн. За ним, тоже с какими-то одеялами, словно поро­дистый бык, нёсся Енох, а чуть поодаль — Дашка с Юнькой. По­зади всех, не спеша, опираясь на свой любимый посох, которым служила лёгкая узловатая палка из дерева неизвестной породы, шёл Макута-Бей со свитой. Увидев Белуху, он осторожно опу­стился на колени, его примеру последовали другие разбойники, шедшие следом. Святыня в Азии близка для каждого открытого Богу сердца, так уж здесь устроен мир.

Встреча была бурной, со смехом, громким весельем, слезами и тихой грустью. После общей радости и наскоро собранного до­стархана, ватага сама собой разбрелась кто куда. Енох с Машень­кой пошли прогуляться. Сар-мэн, всё это время не спускавший Эрмитадору, как ребёнка, с рук, наконец приткнувшись у нагре­тых солнцем камней, не размыкая объятий, уснул мертвецким сном. Сама недавняя покойница была на удивление тихой, ни­чего не ела и смотрела на всех пустыми, ничего не видящими глазами. Окружающие относились к этому с молчаливым пони­манием, никто из них не знал, как должны вести себя только что воскресшие из мёртвых.

Походив кругами, народ, крестясь или творя на свой лад мо­литвы, стремился во что бы то ни стало дотронуться до женщины и убедить своего внутреннего Фому Неверующего в сотворённом на их глазах чуде. Многие из тех, кто не видел Эрми мёртвой, и вовсе относился к этому с нескрываемым сомнением, как к не­коему непонятному розыгрышу или мистификации, дескать, не было похорон, нет и воскресения. Другие, кто всё видел и хоть как-то успел «пообщаться» со вчерашней покойницей, наоборот, шёпотом, чтобы атаман, не дай боже, не услышал, почти в один голос божились, что, мол, девка похожа, но не та, вроде, подме­нили её, поди, в пещерах, и что, может, она уже и не человек во­все, а нежить какая-нибудь.