Раймон Руссель - Locus Solus. Антология литературного авангарда XX века

Основное отличие этого текста от предыдущего состоит в том, что теперь рассказ ведется скорее от первого, нежели от третьего, лица. И тем самым ужас отражаемого в стихотворении мира неотделим более от мира вне стихотворения. Подчеркивая этот ужас, стихотворение яйцеголового кончается наподобие того, как кончаются сны, когда и того, кому снится, и того, кто снится, преследует среди песков убийца. Чем быстрее пытается бежать спящая, тем сильнее застревают ее ноги в этих углубляющихся, уплотняющихся песках…

Алиса ищет себя в текстах страха.

Рыцарь, которому, как Алисе было сказано в самом начале ее путешествия, суждено спасти ее и препроводить к независимости, представляет предпоследнее стихотворение. Таково рыцарство ночи. Он поет песню, название которой — «Глаза Хэддока».

Рядом с телами мертвых пиратов живут рыбы.

«Нет, — говорит пожилой, обшарпанный Рыцарь, — само название — Древний-древний старик ».

И еще дважды меняет это название.

«Это, — говорит нам Кэрролл, — она запомнила яснее всего». Песню и то, как она пелась. Сам Кэрролл говорил, что, когда писал песню Рыцаря, пародировал «Решимость и независимость» Уильяма Вордсворта.

В отличие от четырех предыдущих текстов в этом стихотворении не излагается та или иная история. Под своей фантастической поверхностью стихотворение это реалистично: его содержанием служат пережитые стариком одиночество и бедность.

В своем «Посещении Айзой Оксфорда» Льюис Кэрролл ссылается на самого себя как на «Древнего-древнего старика».

Когда песня кончается, Алиса становится королевой. Она прошла инициацию в язык, в реальность мира, ибо выучила, что, будучи женщиной, лишена возможности существовать. И теперь она может быть взрослой.

«— Но что это у меня на голове? — воскликнула она и в страхе схватилась руками за что-то тяжелое, охватившее обручем голову.

Это была золотая корона».

Только последний текст произносится женщиной и женщин упоминает. В этой песне Алиса, некогда субъект, полностью становится объектом или abject’ом [14] Abject — жалкий, презренный ( англ. ). , ставится на место, ибо «сотни голосов» описывают ее самой себе. Как зеркало отражает зеркало, она выучивает свое собственное место в мире — так и я, как читатель «Алисы» и, следовательно, как Алиса, выучиваю свое. Я думаю, что я, читательница, являюсь в мире субъектом, пока Белая Королева не предупреждает меня, что в этом мире все наоборот и субъекты — отнюдь не то, чем они кажутся. «Что легче — спрашивает она Алису, — раскрыть устрицу или загадку?»

Вспомним дурного вкуса шутку о запахе и женщинах.

Мир наконец-то полностью кошмарен. Когда песня кончается, Алиса предпочитает уничтожить его.

Но лишь трясет беспомощного котенка. Она ничего не уничтожила.

Могу ли я ускользнуть, перестав читать?

Я — Алиса, сбежавшая в книгу, чтобы найти саму себя. Я нашла одни только возобновления, мимесис патриархата, моей неспособности быть. Тела нигде нет.

Кто я?

Видел ли кто-либо пол?

Кое-какие ключи к устричной загадке Белой Королевы могут отыскаться в обсуждении Батлер проведенной Иригарай деконструкции «Тимея».

В соответствии с платоновской моделью порождения только отец и его ребенок, его сын, обладают способностью к воспроизводству. Если рассматривать язык как миметический, языком обладают только мужчины.

Но что, если языку не обязательно быть миметическим?

Я ищу тело, мое тело, которое существует вне рамок патриархальных определений. Что, конечно, невозможно. Но кого все еще интересует возможное? Вместе с Алисой я подозреваю, что тело, как рассуждает Батлер, может не быть эквивалентно материальности, что мое тело может быть глубоко связано с, а то и просто быть, языком.

Но что это за язык? Тот язык, который не построен на иерархических отношениях субъекта и объекта?

Когда я вижу сны, мое тело оказывается местом не только снов, но и сна, и спящего. Другими словами, в этом случае или в этом языке я не могу отделить субъект от объекта и, еще менее, от актов восприятия.

Я стала интересоваться языками, которые не могу изготовить, не могу создать и даже в этом поучаствовать : я стала интересоваться языками, на которые только и могла, что наткнуться, как пират на закопанное сокровище. Спящий, сон, сны.

Эти языки я называю языками тела.

Существует, я подозреваю, несколько или даже того больше таких языков. Один из них — язык, что проходит через меня, или во мне, или… ибо я не могу отделить язык тела от самотождественности… когда я прохожу через оргазм или оргазмы. Приведу вам пример. Ничто не было изготовлено или создано :

расчисти лес воду зверей растения исторгни веточки просунь ветвь между губ под влагу зверь выходит обернувшись там

в безопасном месте. центре. усики движутся над водой. спускаясь вниз уходя вглубь и теперь начинается музыка только музыка медленна ничего не происходит там где растут деревья. (там происходит все это.) просто длится и к чему? Ни к чему, ибо тело превозмогло сознание, засыпает, словно теряя сознание, так все здесь приятно и спокойно, сиренево и серо, вода отражает воздух, долговязые деревья равны теням. никакой разницы. лодка скользит по воде как по стеклу пока невозможно кончить конец неистовей не останавливайся ведь вода и воздух отражает бесконечно посему там звери вылезут из меха мех всевозможные зверьки не могут теперь остановиться бип бип я собираюсь найти где-то длящееся серо где я вновь перехожу и вот в пейзаже зелень столь ярка что с нею вряд ли совладаешь.

сокровище

среди

золотопенных вод

точка

пена/отделяет все

вокруг под внутрь крутясь

цилиндры глубже все

и глубже непереносимо

подобная отдушина взрезает

всю землю исчезая

пока не остаются только всхлипы

ох ох ох ох никто не знает

откуда

чернота

и после

отголоски

само сокровище — зароговев к тому ж

Не здесь ли и кроется пол?

Говорит Арто:

Когда О была девочкой, более всего ей хотелось, чтобы о ней заботился какой-нибудь мужчина.

В ее мечтах вместилищем всех мечтаний был город.

Город, всегда пребывавший в упадке. В центре этого города когда-то повесился ее отец.

Это не может быть правдой, думала О, ведь отца у меня никогда не было.

В мечтах она разыскивала своего отца.

Она знала, что это глупо, потому что он был мертв.

Не будучи глупой, О думала, что должна попытаться найти его, чтобы суметь ускользнуть из дома, в котором она жила и которым заправляла женщина.