Владимир Лидский - Улети на небо

От Иннокентьевской, занятой накануне, до цели оставалось не более семи верст. Город висел на волоске.

Войцеховский выдвинул ультиматум, требуя немедленного освобождения адмирала и выплаты огромной контрибуции.

В этот решительный момент Смирнов отдал приказ о завершении допросов Колчака, содержавшегося в городской тюрьме, и прислал городским руководителям не предполагающую возражений телеграмму: «Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения Советской власти в городе настоящим приказываю: находящихся в заключении у вас адмирала Колчака и председателя совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять».

В ночь с 6 на 7 февраля группа вооруженных людей под командой комиссара Чудновского и коменданта города Бурсака вошла в здание иркутской город-ской тюрьмы. Несмотря на официальный приказ и самые широкие полномочия отряд старался двигаться бесшумно, как будто опасаясь обнаружить свое присутствие. Впереди рядом с Чудновским шел, показывая дорогу, начальник тюрьмы. Перед камерой Колчака стоял часовой. Начальник достал ключи и отом-к-нул дверь.

Увидев вошедших, адмирал машинально встал и одернул китель. Чуднов-ский, достав бумагу, стал быстро читать ему постановление о расстреле. Адмирал все порывался что-то сказать, но потом махнул рукой и, стоя напротив комиссара, рассеянно слушал. «Собирайтесь», — закончив, коротко сказал Чудновский.

Колчак на мгновение замер.

«Что же, — сказал он, глядя в глаза Чудновскому, — без суда?» «Бросьте, адмирал, — презрительно сказал Чудновский, — на что вам суд? Довольно с вас пролетарского возмездия!»

Колчак попытался застегнуть верхнюю пуговицу мундира, пальцы у него дрожали. Через несколько минут адмирала вывели из камеры и, провожая по коридору, взяли в плотное кольцо охраны, словно бы он мог в этих условиях бежать. У дверей остановились, ожидая Пепеляева.

Вскоре в конце коридора послышался шум и появился премьер, — маленького роста, полный, с красным мокрым лицом и в расстегнутой бобровой шубе. Его вели под руки, он вырывался и, плача, кричал: «Вы не имеете права! Почему нет суда? Я требую суда!».

Встретившись перед выходом, Колчак с Пепеляевым обнялись и поцеловались; конвой здесь объединился и вывел заключенных на улицу.

Все вместе прошли по Ушаковской около двухсот сажен до горы, на которой располагалось старое кладбище. Дальше начинался рабочий поселок. Чуднов-ский приказал заключенным стать под горой. «Можете молиться», — сказал он и сложил руки на груди, показывая своим видом, что готов ожидать.

Пепеляев упал на колени и, уронив пенсне, заплакал: «Не убивайте меня… я ничего не сделал… за что… почему без суда…»

Стрелки расстрельной команды отворачивались и смотрели по сторонам.

«Виктор Николаевич, — сказал Колчак, — полноте, Виктор Николаевич! Встаньте, батюшка, это грех…» Пепеляев взглянул на него и, резко оборвав мольбы, встал.

Адмирал перекрестился трижды и принялся шепотом читать молитву.

Стрелки, прихлопывая руками бока, топтались на месте.

«Все?» — спросил Чудновский. «Нет, — сказал адмирал. — Какое у вас звание?» Чудновский поморщился и раздраженно ответил: «Ну, комиссар…» — «Вы не нукайте мне, господин комиссар, — проговорил Колчак. — Вы ведь младше меня лет на пятнадцать, полагаю… да к тому же — рядовой. И посему — да будет вам известно, — расстрелом командовать может лишь старший по званию, а я, — тут Колчак выпрямился, — природный адмирал русского флота, выходит, мне самому командовать своим расстрелом!» Но Чудновский предупредительно выставил руку в его сторону и сквозь зубы произнес: «Это вы там у себя, — он ткнул пальцем в звездное небо, — станете устанавливать свои порядки… а тут… тут я сам буду распоряжаться!». Адмирал отступил на шаг и спокойно сложил руки на груди. «Завязать вам глаза?» — спросил Чудновский. Адмирал с усмешкой взглянул на него. «Завяжите себе, господин комиссар, — отвечал он, — чтобы не видеть этого позора!» Чудновский резко повернулся к Бурсаку: «Принимайте команду!» — «Что ж… Раздевайтесь! — скомандовал тот и добавил вполголоса, — рази ж такой знатной шубе пропадать?»

Приговоренные стали раздеваться и вскоре остались в одном исподнем. Тридцатиградусная стужа обжигала их тела, над головами подымались клубы ледяного пара… Пепеляев стоял, сжавшись, Колчак, напротив, выпрямившись; оба дрожали от холода.

Бурсаку надоело мерзнуть, он сделал шаг влево и резко скомандовал: «Взво-о-од!».

Стрелки выстроились в шеренгу.

Бурсак поднял руку: «Готовсь!».

Стрелки вскинули винтовки.

Бурсак резко опустил руку и одновременно пробормотал: «Пли!».

Раздался залп.

Пепеляев рухнул мешком…

Колчак вскинул руки, голова его запрокинулась, и сквозь собственное морозное дыхание он увидел черное небо, испещренное светящимися изнутри дырами от пуль… он уже летел туда, к звездам, но… вдруг почувствовал страшный удар… тело его с грохотом впечаталось в заледеневший снег, и лицо сразу стало мокрым… он лежал и смотрел внутрь вселенной, которую заволакивал пар его дыхания… сколько это длилось, он не понимал, может, мгновение, может, больше… тут он увидел над собою искаженное лицо Бурсака, а потом лицо заслонилось огромным черным маузером, и дуло револьвера приблизилось вплотную, загородив весь мир… выстрела он не слышал, только огненная вспышка ослепила его, и почти сразу мир погас…

На утреннем совещании 7 февраля было решено атаковать Иркутск. В городе остался незначительный гарнизон красных и несколько малочисленных рабочих дружин. Начало штурма было назначено на полдень. Но прошло совсем немного времени, и из города пришло известие, что адмирал убит. К тому же чехи, узнав о готовящейся атаке, подтянули к городским окраинам артиллерию, бронепоезда, свежие соединения и предупредили, что ввяжутся в бой немедленно, — как только Войцеховский двинет свои войска.

Пришлось срочно собрать второе совещание и обсудить вновь создавшееся положение. Большинство генералов стояло за штурм; жажда возмездия застилала глаза командирам соединений, тем более что взять город не составляло большого труда, но… отпал главный мотив атаки — адмирал был расстрелян и спасать в городе было практически некого. По данным разведки, ничего полезного для армии в Иркутске не оставалось, — при эвакуации красные опустошили склады и увели всех коней. В Иннокентьевской, правда, кое-что осталось, но взять можно было только продовольствие, так как транспорта под ящики и коробки катастрофически не хватало. Все свободные подводы занимали тифозные больные и раненые, которых насчитывалось не менее двадцати тысяч. Ввязываться в бой, пусть и со слабым противником, тратить силы, нести потери, а потом размещаться в пустом разграбленном городе и ждать в нем неизвестно чего... к тому же неизбежность дальнейшего отступления для всех была очевидной, а ведь это опять сборы, силы и время, — все эти резоны склонили в конце концов большинство генералов к мнению об отказе от штурма. И Войцехов-ский издал приказ об обходе города с юга.