Анна Васильевская - Домашний кинотеатр или исповедь правильной девушки

Я понимала, что так дальше продолжаться не может, что не хочу этого контроля и морального влияния мамы, но у меня не было никаких сил прекратить это безумие. Это был замкнутый круг. Разговоры по скайпу вытягивали из меня все силы, в то же время этих сил не хватало, чтобы такие разговоры прекратить. Даже когда я пыталась всеми правдами и неправдами сделать хотя бы один день перерыва, мать все равно имела на меня невероятное влияние. Одного её письма было достаточно, чтобы я почувствовала, что она на меня сердится.

Я до сих пор чувствую оттенок каждого слова в её письме. Я знаю, почему мама написала так, а не иначе. Я замечаю, как она меня по-разному называет, иногда ласково, иногда более сухо. Мне достаточно пробежаться по тексту глазами, чтобы понять, в каком она настроении и насколько сильно на меня злится. И как бы я ни пыталась защититься, я чувствую этот негатив.

Помню, я подростком смотрела фильмы про Джеймса Бонда. Там показывали, что герою вводили какое-то вещество под кожу, чтобы контролировать, где он находится и каково состояние его здоровья. Я всегда расценивала это как что-то из области фантастики. Ну да, для сюжета нужно придумать такую фишку, но такое ведь нереально. А на самом деле это реально – и это происходит со мной. Иногда бывает так, что я безумно напряжена и беспокойна, но не могу понять, почему. А потом получаю письмо от мамы, по которому становится ясно, что она на меня сердится. То есть, я это чувствую раньше, чем об этом узнаю. Если бы она была не моей мамой, а любовником, я бы сказала, что она меня приворожила. Я к ней просто патологически привязана.

С кем бы я ни пробовала про это разговаривать, все говорили мне одну очень простую вещь – я могу ей просто в такой ситуации позвонить и сказать: «Мама, я чувствую, что что-то случилось, ты сердишься на меня, а я не знаю, за что. Что произошло?» Только это не имело никакого смысла. Когда мать сердилась, она только этого и ждала. Так уже было миллион раз. Ей только того и надо было, чтобы с ней начали выяснять отношения. Тогда она театрально закрывалась и притворялась, что не хочет разговаривать, не отвечала на вопросы. Я её напрямую спрашивала «Что случилось?», а она отвечала: «Ничего». Но это такое «ничего», после которого только попробуй развернуться и уйти! Она притягивала к себе, как магнит. Она сосала силы и энергию – и не давала возможности сопротивляться. И начинался этот бессмысленный диалог, через который я проходила сотни тысяч раз.

Анна.Мама, что случилось?

Мать.Ничего.

Анна.Как ничего, я же вижу, что что-то случилось.

Мать.Нет, ничего... Ничего нового...

Анна.В смысле?

Мать.Я-то, дура, думала, что хоть кому-то есть дело до меня, а оказывается, что всем на меня плевать.

Анна.Мам, ну как ты можешь так говорить? Мне же не плевать на тебя.

Мать.Ты так говоришь только из-за страха. На самом деле ты меня не любишь...

Анна.Мама, ну конечно, я тебя люблю!

Мать.Нет, не любишь. Я это чувствую... Все, не трать на меня время, иди, занимайся своим. У тебя есть более важные дела, чем я.

Анна.Мама, это неправда, я тебя очень люблю!

Мать.Ну, любишь и любишь. Ладно. Будем считать, что я тебе поверила. Все, иди.

И так было каждый раз, почти слово в слово одно и то же. Теоретически, конечно, можно было ей сказать: «Да, я тебя не люблю, ты меня достала своими выходками, с тобой невозможно общаться», но ей бы от этого было только лучше. Тогда можно было бы обидеться, закатить скандал, начать плакать, а ещё со спокойной совестью рассказать всему миру, что дочка ей нахамила, сказала такое, чего она всю свою бедную жизнь не забудет. В итоге я все равно была бы виновата, пришлось бы извиняться, а потом до скончания веков мне бы это вспоминали и понукали этим. Если уж отвечать, то надо идти до конца, на разрыв. Я знала, что такого мама не простит, и это будет на всю жизнь, но понимала, что рано или поздно надо будет так сделать. У Андрея силы были на исходе. Он очень хотел мне помочь, но слушать мои рассказы целыми днями, видеть, как я истекаю силами после разговоров с мамой, но ничего не хочу поменять, он больше не мог.

На это наложилась тяжёлая обстановка жизни во Франции. Нам не везло просто катастрофически. На каждом шагу случались неприятности, даже в самых простых вещах. Я чувствовала, что задыхаюсь почти буквально. У меня была депрессия, я плакала целыми днями. Не было сил ни на уборку, ни на покупки, даже суп с трудом себя заставляла сварить. Но при этом я каждый день собирала все остатки сил, чтобы притвориться весёлой и поговорить с мамой. А потом Андрей возвращался с работы и заставал меня лежащей на диване и смотрящей в одну точку на потолке. В конце концов, он этого не выдержал. Мы были уже на грани развода, хотя оба понимали, что не хотим этого. Тогда муж попросил меня переехать в гостиницу на пару дней, дать ему время, тем более что как раз тогда он пытался написать резюме на очередную работу, так как наш контракт во Франции заканчивался через полгода. При мне он писать не мог, так как я ему просто не давала покоя, вот он и попросил меня ненадолго уйти.

Для меня это был страшный удар. Я прекрасно понимала, откуда взялось такое решение, как понимала и то, что для нас это единственный шанс спасти отношения, но мне было невыносимо тяжело. Помню, как целые сутки провела в гостиничном номере. В фоновом режиме было включено какое-то кино, а я тупо лежала на кровати и смотрела в потолок. Размышляла над разными способами самоубийства. Думала выброситься из окна, но боялась, что не разобьюсь, только стану калекой. Размышляла над вариантом с лекарствами. Интересно, человеку становится плохо перед смертью? Или он просто уходит в забытьё и уже не просыпается? Потом, помню, сидела в ванной и думала: вот если я сейчас порежу себе вены и останусь в этой тёплой воде, меня точно не спасут. Гостиничный персонал не будет заходить несколько дней, если заранее оплатить две-три ночи и повесить табличку «Не беспокоить». Я не знала, позвонит ли мне Андрей и когда, так что пока бы он начал звонить и беспокоиться, я бы успела умереть.

У меня была тяжёлая депрессия. Я чувствовала абсолютную безысходность. У меня все силы закончились. И вот тогда вдруг почувствовала, что надо написать маме, объяснить, что больше не буду с ней общаться каждый день. Я это почувствовала с такой силой, что даже испугалась, что через пару минут эта решимость пройдёт, и я из этого не выберусь. В панике выскочила из ванной, кое-как вытерлась, даже не смыв пену, и бросилась к ноутбуку. Быстро написала письмо, а потом закрыла глаза и нажала кнопку «Отправить».