Джилл Сантополо - Свет, который мы потеряли

Дышать я старалась медленно – вдох через нос, выдох через рот, – пытаясь успокоить свой организм. И вдруг зазвонил мобильник. Номер незнакомый, но на всякий случай я ответила – вдруг что-то связанное с Виолеттой или Лиамом. Когда становишься матерью, привычки меняются, в том числе и в обращении с мобильником. Меньше всего мне хотелось оказаться вне зоны, когда я нужна своему ребенку.

– Алло?

– Простите, это Люси Картер-Максвелл?

– Да, – ответила я, хотя прежде так меня никто не называл, разве что в «Фейсбуке» значилась двойная фамилия.

– Меня зовут Эрик Вейсс, – представился звонивший. – Я главный редактор издательства «Ассошиэйтед пресс». Я работаю с Габриелем Сэмсоном.

– Слушаю вас.

– Я звоню, чтобы сообщить, что Гейб серьезно ранен.

Он замолчал. Я прекратила дышать.

– Ранен? Но с ним все в порядке?

– Его положили в больницу в Иерусалиме.

И только теперь, несмотря на бешено стучащее сердце, я оценила ситуацию.

– Постойте, а почему вы звоните мне?

Эрик тяжело вздохнул:

– Я просмотрел персональный файл Гейба и нашел ваше имя. Там было написано, что в случае чрезвычайной ситуации звонить надо вам. Что вы его доверенное лицо с правом принятия решений. Вы его близкий друг, да? Мы вынуждены просить вас сделать некоторые необходимые распоряжения.

– Какие распоряжения? Что случилось?

– Простите, – сказал Эрик, – позвольте рассказать все с самого начала.

И он рассказал. Ты работал в городе Газа. В районе Шеджайя шли бои. Совсем рядом с тобой взорвался снаряд. Все произошло очень быстро, и ты не успел укрыться. Первую помощь на месте оказал израильский врач, сотрудники «Ассошиэйтед пресс» доставили тебя в иерусалимский госпиталь, но ты уже ни на что не реагировал и не мог самостоятельно дышать. Еще он сказал, что, по его мнению, ты вряд ли выберешься. Что ты в свое время подписал один документ, так называемый НПР [19] НПР – не проводить реанимацию. Решение, которое принимается в отношении больных, находящихся в длительном состоянии комы, жизненные функции которых поддерживаются только с помощью аппаратуры в отделении интенсивной терапии. Соответствующее решение может быть принято только ближайшими родственниками больного. При наличии такого решения аппаратура отключается. , но никто о нем не знал, тебя подключили к аппаратуре и теперь, чтобы ее отключить, требуется мое распоряжение.

– Нет, – сказала я. – Нет, нет, нет, нет, – твердила я снова и снова.

– Мэм, – обернулся ко мне водитель такси, – с вами все в порядке?

– Прошу вас, – прошептала я, – поверните обратно. Мне срочно надо домой.

Я вошла в нашу квартиру, залезла в постель и заплакала. И так проплакала несколько часов. Потом я позвонила Кейт и во всех подробностях рассказала о случившемся.

– Похоже, мне надо лететь в Иерусалим, – сказала я. – Я не могу дать распоряжение на отключение аппаратуры, пока не увижу его сама. Я не могу дать ему умереть, когда рядом с ним нет ни одного знакомого лица… А если он очнется, совсем один, все болит, ничего понять не может…

– Там идет война, – медленно проговорила Кейт, словно мысли у нее в голове разматывались по мере того, как она их формулировала. – Но я работаю с одной корпорацией, штаб-квартира которой находится в Тель-Авиве, и они занимаются своим делом, как обычно. Так что не думаю, что там настолько опасно, как кажется. По крайней мере, на территории Израиля…

– И еще я беременна, – не дала я ей договорить.

– Ты? Беременна? – обескураженно произнесла она – смена темы оказалась для нее совершенно неожиданной. – И когда… Послушай, я и не думала, что ты хочешь еще детей. Погоди-ка. Я сейчас… – (Я услышала, как захлопнулась дверь в ее кабинете.) – И что, как это все у тебя…

– Возможно, это ребенок Гейба, – тихонько сказала я. – Сама не знаю.

До сих пор я ничего не говорила ей о нас с тобой, о том, что произошло в гостинице «Варвик», поэтому и о беременности она не знала. Мне было слишком стыдно, я очень боялась, что она обо мне плохо подумает. Но сейчас дело дошло до такой точки, что мне стало все равно. Кейт нужна была мне. Мне нужен был хоть кто-нибудь, на кого можно опереться.

– Ох, Люси, – сказала Кейт, – Люси… – Она помолчала немного. – А почему ты мне ничего не сказала? Ладно, об этом мы еще поговорим. А сейчас вот что: хочешь, я полечу в Иерусалим с тобой?

Я выдала некий звук, нечто среднее между всхлипом и вздохом облегчения.

– Как я люблю тебя, Кейт! Ты прости, что я не… В общем, ты самая-самая лучшая подруга в мире.

– Смотри же не забывай об этом.

– Но все-таки, хотя я и беременна, хотя там и идет война, я должна лететь в Иерусалим одна.

Я понимала, что объяснить ситуацию Даррену и при этом скрыть от него случившееся в гостинице «Варвик», будет очень непросто. И скорее всего, даже пытаться не стоит. Если бы я всерьез беспокоилась о крепости своего брака, то подписала бы все необходимые бумаги в Нью-Йорке и сказала бы Эрику Вейссу: пусть врачи делают, что считают нужным. Умом я понимала: так и следует поступить, но не могла. Тем более если ребенок, которого я носила под сердцем, – наш с тобой ребенок. Как бы я потом объяснила ему, что бросила его отца, когда он больше всего во мне нуждался?

– Ты смеешься? – спросил Даррен, недоверчиво глядя на меня, когда я втолкнула его в нашу спальню, едва он пришел с работы. – Ты хочешь, чтобы я позволил беременной жене лететь туда, где идет война, потому что она, видите ли, желает сидеть у постели бывшего любовника? – Он заявил это таким тоном, что я стиснула зубы.

– Во-первых, это не так опасно, как кажется. А во-вторых… послушай, Даррен, я вовсе не прошу у тебя разрешения, я сама решаю, что делать.

– Значит, ты хочешь сказать, что летишь? И у меня совсем нет права голоса? – Он нервно расхаживал взад и вперед перед нашей кроватью. – И какого черта этот козел сделал тебя доверенным лицом?

Я потрясенно смотрела на него округлившимися глазами и заговорила не сразу. Даррен почти никогда не бранился, но теперь тон его был исполнен желчи и злобы.

– Еще раз повторяю: мне надо лететь, иначе я всю жизнь не прощу себя.

Говоря это, я задыхалась от гнева, но тем не менее одна мысль вертелась в мозгу: неужели мой поступок разрушит нашу семью? Я просила тебя не прилетать в Нью-Йорк и не ставить меня перед выбором, но когда в конце концов дошло до дела, я уже сомневалась, кого бы выбрала. Очень может быть, что тебя.

– Ты что, не понимаешь? Там идет война! Может, туда и самолеты не летают.

Но я уже все проверила.

– Есть несколько рейсов, – сказала я спокойнее. – И вряд ли мне надо будет ехать в сектор Газа. Не волнуйся, со мной ничего страшного не случится.

– А с ребенком?