Джилл Сантополо - Свет, который мы потеряли

– Скорая медицинская помощь у них даже лучше, чем наша. Я читала в Интернете.

Пока не время было сообщать ему, что ребенок, возможно, твой. И я сомневалась, что такое время когда-нибудь настанет.

Кажется, Даррен успокаивался. Видно было по лицу, что он прокручивает в голове разные сценарии и понимает, что с последним аргументом спорить трудно.

– Прошу тебя, верь мне, – сказала я. – Мне действительно надо.

Он несколько секунд тер лоб.

– Спаси тебя Господь, Люси, – наконец сказал он. – Я не знаю, что у тебя с этим человеком и как ему удается держать тебя на коротком поводке. Десять лет назад он бросил тебя. Думаю, такое трудно забыть. Если надо, что ж, лети. Но как можно скорее возвращайся. Самое позднее – в воскресенье. Там очень опасно.

– Отлично.

Если я вылетаю завтра, то у меня в Иерусалиме три дня. Хотелось бы больше, но нельзя допустить, чтобы наша семья распалась, надо идти на компромисс. Даррен действительно человек хороший, вон как расстроился, однако же согласился. С другой стороны, это и усложняет ситуацию. Было бы куда проще, окажись он скотиной.

Я заказала билеты: туда на завтра и обратно на воскресенье утренним рейсом. Собрала вещи. Позвонила Кейт, рассказала о своих планах.

После того, что случилось между тобой и мной, я никак не могла поверить, что судьба приведет нас к такому финалу.

Я летела в салоне первого класса, и соседкой моей оказалась пожилая женщина, по всем признакам – ортодоксальная еврейка. Голову ее покрывал шелковый платок, завязанный на затылке. Когда я усаживалась, она улыбнулась.

Я улыбнулась в ответ, думая только о том, что нужно помедленней дышать: нельзя было допустить приступа рвоты, и я старалась не обращать внимания на солоноватый привкус в горле. Впрочем, это не помогло. Пока продолжалась посадка, я успела сбегать в туалет самолета, встала на колени перед унитазом, и меня вырвало.

– Прошу тебя, сделай так, чтобы этого не случилось во время полета, – вслух произнесла я, отдышавшись, и вытерла губы.

– Хорошо? – спросила соседка на ломаном английском, когда я вернулась на место.

Должно быть, заметила мое бледное лицо.

– Беременность, – сообщила я кратко, кладя ладонь на живот, и добавила: – Ребенок.

Кто знает, сколько ей известно английских слов.

Она кивнула и порылась в сумочке. Потом протянула мне коробочку с леденцами, на которой было что-то написано на иврите.

– Помогает, – сказала она. – Я ем их в самолете.

Я поднесла леденец к носу:

– Имбирь?

Она пожала плечами. Этого слова она не знала.

– Помогает, – повторила она.

Что ж, подумала я, мне терять нечего. Развернула фантик и сунула конфетку в рот. Пососала немного, и действительно стало чуть лучше.

– Спасибо, – сказала я.

– У меня пять. – Она ткнула пальцем в мой живот. – Всегда тошнило.

– А у меня третий.

– Вы еврейка? – спросила она, вероятно пытаясь понять, почему я, будучи беременной, лечу в Израиль в разгар войны.

– Нет, – ответила я.

– Ваш… – Она помолчала, подыскивая слово, и остановилась на самом понятном: – мужчина в Исраэле ?

Я смиренно приняла тот факт, что она употребила слово «мужчина», а не «муж».

– Да. Он журналист. И он в больнице. Его тяжело ранили в Газе.

В глазах защипало. Кроме Кейт и Даррена, я ни с кем еще не говорила о тебе, о том, что с тобой произошло.

Вдруг женщина обняла меня обеими руками и забормотала что-то на иврите или на идише – я ни слова не понимала, но все равно это меня успокаивало. Стыдно признаться, но я плакала у нее на плече, а она гладила меня по голове. Когда я наконец проревелась, она продолжала держать меня за руку. А потом, когда принесли еду, она похлопывала меня по руке, словно говоря: «Все будет хорошо».

Потом я заснула на несколько часов, а когда очнулась, обнаружила, что меня заботливо укрыли одеялом.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– У Бога есть план, – сказала она. – А ребенок – всегда милость Божия.

Не знаю, верю ли я в этот план или в милость Божию. Мне не по душе мысль, что таков был замысел Бога о тебе. Кроме того, мне известны случаи, когда ребенок отнюдь не становился благом. Но твердая вера этой женщины, ее спокойная сила помогали мне. Есть нечто успокаивающее в мысли, что мы всего лишь актеры на сцене и действуем согласно сценарию, созданному кем-то другим.

Неужели таков замысел Бога, Гейб? И существует ли сам Бог?

В Тель-Авиве мы приземлились точно по расписанию. Я сообщила Даррену, что со мной все в порядке, взяла такси и поехала в больницу. Странное возникло чувство от осознания, что не нужно посылать тебе сообщение о своем прибытии. Или звонить, спрашивать, в каком ты остановился номере, как тебя найти. Звонить было некому. И говорить было не с кем. Я была одна… не считая ребенка.

– Я очень рада, что ты со мной, – пробормотала я, глядя на свой живот.

И сразу же стало не так одиноко, ведь рядом есть еще одно существо, которое чувствует и переживает вместе со мной.

В больнице меня встретили двое охранников, которые проверяли вещи у посетителей.

– Мне нужно узнать, где лежит один ваш пациент, – решительно заявила я, предъявляя свой багаж и даже не поинтересовавшись, говорят ли они по-английски.

– Вон там справочное, – ответил один охранник, указывая на стол за своей спиной, когда я прошла через раму металлоискателя и получила вещи обратно. – Там ответят на все ваши вопросы.

Я бросилась туда, волоча за собой чемодан на колесиках.

– Прошу вас, – обратилась я к женщине за столом, – мне нужно узнать, в какой палате лежит Габриель Сэмсон.

Она, похоже, заметила, что я расстроена. К тому же сказывался полет в течение десяти с половиной часов и смена часовых поясов. Наверняка глаза у меня были воспаленные, волосы – растрепанные. Женщина мгновенно отыскала твое имя в компьютере.

– Восьмой этаж, – сказала она. – Палата интенсивной терапии номер восемьсот два. – И указала в сторону лифта.

В лифте я нажала на цифру восемь и почему-то стала вспоминать, на каком этаже был твой номер в отеле «Варвик». Закрыв глаза, я представила себе, как твой палец нажимает на кнопку. Кажется, шестой. Или пятый? По щеке покатилась слеза. Если ты умер, подумалось мне, значит мне одной придется хранить наши воспоминания. Единственный на земле человек, который все это испытал лично. Я сделаю даже больше. Буду помнить все, до последней подробности.

Лифт остановился, дверь открылась. Я пошла по коридору, подошла к сидящей за столом дежурной и сказала, что пришла повидаться с тобой. Она кивнула и предложила мне присесть. Сказала, что врачи придут совсем скоро. Сняла трубку и заговорила на иврите.

– Погодите, – сказала я. – Мне надо видеть Гейба, понимаете? Немедленно… Это можно сделать?