Джилл Сантополо - Свет, который мы потеряли

Машина остановилась перед твоим домом, я взяла вещи и подошла к входу. В красивую арку из камня была встроена металлическая калитка, а за ней деревянная дверь. Я бы тоже выбрала такой дом. Крепкий, солидный, в нем, должно быть, спокойно жить, словно эти стены веками давали многим семьям защиту, чувство безопасности. Я порылась в пластиковом пакете, вынула связку ключей, попробовала один, другой, пока не нашла нужный, открыла калитку, а потом и дверь. Поднялась на третий этаж и снова стала подыскивать ключ.

Оказавшись внутри одна, я почувствовала себя незваным гостем. Совсем забыла, что в Иерусалиме ты пробыл недолго, почти сразу отправился в Газу. Но даже здесь ты трудился не покладая рук. Так и не успел привести в порядок квартиру. Всюду коробки с книгами, открытые, но не распакованные. Фотографии в рамках не висели на стенах, а стояли прислоненными к ним. Ковры простенькой расцветки, такие, как я видела на базарах в Турции. Коричневый диван. Деревянный письменный стол, заваленный приборами и проводами. Стул. Я представила, как ты сидишь на нем и работаешь за компьютером, обрезаешь снимки, подбираешь нужный цвет, увеличиваешь контрастность – словом, делаешь все, чем занимался, когда мы жили вместе. Я изо всех сил старалась думать, что ты все еще живешь здесь, а не лежишь там, в больничной палате. Ты был живой, ты отдавался любимому делу, ты улыбался. По крайней мере, в моем воображении.

Я распахнула дверь в твою спальню и сразу увидела одеяло, которым швырнула в тебя, когда ты сообщил, что уезжаешь, – оно лежало свернутым в ногах кровати. Я взяла его в руки и прижала к щеке. Оно до сих пор хранило твой едва уловимый запах. У кровати стояла ночная тумбочка, и на ней лежала книжка «Весь невидимый нам свет» Энтони Дорра. Я села на кровать и заметила в книге полоску бумаги вместо закладки – видимо, здесь ты остановился. Страница двести пятьдесят четыре. До нее ты успел добраться. Весь роман так и не прочитал. Жизнь внезапно оборвалась. Как пленка в киноаппарате. Так и не дожил до своего естественного конца. Столько всего не успел сделать. И многого никогда уже не завершишь, не увидишь, не узнаешь.

– Я прочитаю эту книгу до конца, – произнесла я вслух. – Буду читать ее для тебя, Гейб.

Я посмотрела на закладку. Это был наш с тобой счет из ресторана «Лица и имена». Пальцем проследила дату. Если бы я даже знала тогда, что вижу тебя последний раз, вряд ли поступила бы иначе. Все равно всем телом прижалась бы к тебе в баре. Все равно занималась бы с тобой любовью в гостиничном номере, снова и снова. И все равно сказала бы, что поехать с тобой в Иерусалим не могу.

И все равно не перестаю думать, что бы случилось, скажи я тебе «да». Был бы ты более осторожен, если бы знал о ребенке – очень возможно, твоем ребенке?

Я положила руку на живот. Был ли он зачат нами в тот самый день?

Я оцепенело прошла обратно в гостиную, а из нее на кухню. Холодильник был почти пуст: горчица, несколько бутылок пива. В шкафу нашла пачку кофе в зернах и наполовину пустую пачку чая. Еще два пакета претцелей, один не распечатан, другой закрыт скрепкой. Не знала, что ты так любишь претцели. Почему я этого не знала?

Вернувшись в гостиную, я обнаружила зарядное устройство и подключила к розетке свой мобильник. Там же лежали два фотоаппарата и планшет. Я подумала, что ноутбук ты, наверное, забрал в Газу и таскал его всюду с собой. Стала прикидывать, как получить его обратно. «Может, кто-нибудь из „Ассошиэйтед пресс“ поможет, – думала я. – Надо им позвонить. И Кейт надо позвонить. И Даррену, обязательно».

Мобильник немного подзарядился и принялся звякать, сообщая о текстовых посланиях и голосовых сообщениях. Это может быть мама, брат, Кейт, Даррен, Джулия, кто-нибудь с работы. Я выдвинула ящик письменного стола в поисках листка бумаги, чтобы составить список ближайших дел, но нашла только конверт, больше ничего. На нем было написано: «Завещание Габриеля Сэмсона».

Закусив губу, я вскрыла его. Текст, исполненный твоим угловатым почерком, заполнял всю страницу. Эта бумага до сих пор у меня хранится.

Я, Габриель Винсент Сэмсон, в здравом уме и твердой памяти заявляю, что это моя последняя воля и завещание, которое отменяет все прежние написанные мной завещания.

Своим душеприказчиком я назначаю Адама Гринберга. В случае, если он будет не в состоянии или не пожелает исполнить мою просьбу, душеприказчиком я назначаю Джастина Кима.

А они знают, что произошло? Позвонил ли твой начальник и им тоже? Я, пожалуй, сама позвоню. Прежде всего Адаму.

Своего душеприказчика я наделяю полномочиями оплатить с моих счетов все издержки, связанные с моей смертью и погребением, а также все неоплаченные счета или долги.

Люси Картер-Максвелл я завещаю права на все мои произведения: все фотографии, которые я когда-либо сделал, а также мою книгу «Непокорные» и книгу, над которой работаю сейчас и текст которой хранится в моем ноутбуке, в папке под названием «Новые начинания». Свои авторские права я передаю в ее полное и безраздельное пользование.

Признаюсь, Гейб, я была удивлена. Уж не хотел ли ты тем самым попросить у меня прощения за то, что без разрешения вывесил мои фотографии на выставке в нью-йоркской галерее? Кроме того, я поняла, что это завещание свяжет меня с тобой на всю оставшуюся жизнь. И я успею умереть задолго до завершения срока действия твоих авторских прав. Думал ли ты об этом, когда писал завещание? Может, ты хотел таким образом как можно крепче связать нас?

После оплаты всех издержек, неоплаченных счетов и долгов оставшуюся часть моих денежных средств следует разделить на две равные доли между двумя благотворительными организациями: «Национальный мемориал и музей 11 сентября» и «Дети Вторника».

Если же Люси Картер-Максвелл захочет иметь любой принадлежащий мне материальный предмет, я даю на то полное свое согласие. В противном случае я бы хотел, чтобы мой душеприказчик подыскал подходящее место, куда это можно пожертвовать.

Я удостоверяю все вышесказанное собственноручной подписью. 8 июля 2014 года.

Не в этот ли день ты отправился в Газу? Неужели каждый раз, отправляясь в новый район конфликта, ты писал новое завещание? Или изменил его только один раз?

О многом мне бы хотелось поговорить с тобой, у меня накопился к тебе миллион вопросов, и как жаль, что я не могу их теперь задать. А как много мне бы хотелось тебе сказать. И тогда, прочитав завещание, я решила, что перед тем, как ты окончательно умрешь, мне нужно сказать тебе одну вещь, даже если ты не сможешь ответить, даже если я не буду знать, слышишь ты меня или нет.

Я вынула карточку Шошаны Бен-Ами и набрала номер.