Джилл Сантополо - Свет, который мы потеряли

И я подвинулась к нему плотнее, обняла покрепче и прижалась щекой к его щеке.

– Так? – спросила я ее.

Она кивнула.

Я закрыла глаза и коснулась губами его волос. Не могла заставить себя смотреть, как она отсоединяет дыхательную трубку. Совсем рядом запищал прибор, словно чего-то испугался. Мое сердце тоже вздрогнуло от страха и мучительно заныло. Я открыла глаза и увидела, как доктор Мизрахи отключает прибор, он смолкает, и экран его гаснет. Раздался долгий хрипящий вздох, и наступила тишина.

Полная тишина.

Твой отец скончался.

Слезы застилали мне глаза. Мысленно я просила у него прощения. Потом шепотом. Снова и снова. То, что мне пришлось сделать, было отвратительно.

– Прости меня, – шептала я. – Прости меня. Прости меня. Прости меня.

Многие годы мы с твоим отцом рассуждали о таких понятиях, как судьба и свободная воля, предопределение и личный выбор. Мне кажется, теперь у меня есть ответ на эти вопросы. Это был мой выбор. С самого начала. И его выбор тоже. Мы, и только мы, выбрали для себя друг друга.

Сейчас мы с тобой – в жилище твоего отца. Дух его окружает нас, хотя самого его здесь нет. Мы видим его тут везде: в золотистых лучах восходящего солнца, проникающих сквозь окна спальни, в малиновых и темно-синих пятнах на персидском ковре, устилающем пол, в ароматных кофейных зернах, припасенных в кухонном шкафу. Этого кофе он уже никогда не выпьет. Зато мы его выпьем, мы с тобой.

Если ты прочтешь эти строки, когда меня уже не будет в живых, найди имя своего отца: Габриель Сэмсон. Найди его произведения. Найди материалы его выставки в галерее Джозефа Лэндиса в Челси – она состоялась в 2011 году. Надеюсь, по его фотографиям ты увидишь, как глубоко он воспринимал все, что происходит в мире, и как глубоко было наше взаимное чувство. Твой отец был настоящим художником, блестящим, глубоко чувствующим, прекрасным художником. Каждой своей фотографией он старался сделать мир лучше. Он хотел поделиться всем, что видел и чувствовал, с другими людьми, невзирая на разделяющие их границы, с людьми самых разных рас и религий. И он это делал. И отдал за это жизнь.

Он не был идеальным человеком. Как, впрочем, и я тоже. Ты должен знать это. Порой он был человеком эгоистичным, эгоцентричным, с большим самомнением. Но он считал, что жертвовать собой – дело благородное.

Он так и не узнал о твоем существовании. Мне следовало сказать ему об этом. Может быть, тогда все пошло бы по-другому. Я лишь могу представить, что, если бы он узнал о тебе, его образ мыслей изменился бы, он бы не стал с такой охотой ввязываться в драку, бросаться в бой. Не могу представить, что он захотел бы жертвовать временем, которое мог бы провести с тобой. А может быть, ничего не изменилось бы. Все осталось бы по-прежнему.

Ты был зачат в любви – знай это. Что бы ни случилось в будущем, что бы ни случилось после того, как я закончу это письмо, какой бы ни была наша жизнь, когда ты его прочтешь, кого бы ты ни звал папой, я хочу, чтобы ты знал, как сильно я любила твоего отца. Это была страсть, которая неподвластна времени и расстоянию, которая не подчиняется логике. Я надеюсь, ты встретишь такую любовь, всепоглощающую, всемогущую, которая слегка сродни безумию. Дорожи такой любовью. Когда такой любви отдаешь всего себя, сердце твое изранится. Но у тебя будет чувство, будто ты непобедим и бесконечен, как вселенная.

Теперь, когда он ушел от нас, не знаю, дарует ли мне судьба еще раз испытать такое чувство. Найдется ли еще человек, способный подарить мне ощущение, будто я – существо особенное, избранное, желанное, как это делал твой отец. Что я – существо заметное. Мне очень повезло: я испытала на себе эти чувства. Мне повезло, что я встретила его на своем жизненном пути. И что у меня есть ты.

Ты еще не явился в этот мир, но я уже люблю тебя, сыночек мой. И я знаю: где бы отец твой сейчас ни пребывал, он тоже любит тебя.

Первый эпизод, давший толчок к созданию романа «Свет, который мы потеряли», был написан в 2012 году, когда оборвались мои отношения с мужчиной, хотя, как мне казалось, наша связь с ним продлится вечно. Над романом я трудилась все последующие четыре года, когда выпадали минутки, свободные от работы над другими книгами, которые нужно было закончить к сроку. И эти четыре года стали для меня, пожалуй, самым беспокойным временем в моей жизни. В это время я много думала о таких материях, как любовь, утраты, судьба, проблема выбора, тщеславие, раскаяние. И я благодарна судьбе, что мне довелось творить мир своей героини Люси, когда мой собственный мир становился для меня невыносимым.

Я так благодарна своим друзьям и родным, которые поддерживали меня все эти четыре года и в минуты радости, и в минуты печали. Но, выражая слова признательности всем и каждому из тех поистине чудесных людей, встретившихся мне в жизни, я хотела бы назвать по именам всех помогавших мне превратить отрывочные заметки в полноценный роман. Итак, я хочу выразить благодарность Эми Эвинг, которая прочитала первые двадцать восемь страниц рукописи и посоветовала мне продолжать; Марианне Баер, Анне Хельцель, Мари Рутковски и Элиоту Шреферу, лучшим представителям писательского цеха на планете, которые читали и перечитывали этот текст – как они делают всегда, – хвалили и критиковали его там, где он этого заслуживал; Талии Бенами и Лизе Каплан Монтанино, чьи оценки и отзывы, а также многочисленные беседы на тему прочитанного были для меня поистине бесценны; Саре Фогельман и Кимберли Грант Греко, моей целевой группе в составе двух человек, чья проницательность и глубокие замечания, касающиеся образа Люси в качестве жены и матери, значительно оживили финальные эпизоды книги. Благодарю своих сестер, Элисон Мэй и Сюзи Сантополо, которые поделились со мной своим знанием внутренней обстановки больницы и всего, что связано с медициной; свою тетю Эллен Франклин Сильвер, которая помогла мне узнать, чем живет и как работает режиссер телевидения; Атию и Конора Пауэлл, ответившим на все мои вопросы относительно ситуации в секторе Газа; Бари Лури Вестерберга, который рассказал мне историю о волосах Джеффа, побывавших в прачечной, а потом любезно позволил включить эту деталь в книгу. И тысячу благодарностей Нику Шифрину, который помог мне придать окончательную форму сюжету, воспользовавшись салфеткой для коктейля, который сделал все, чтобы карьера Гейба в журналистике звучала правдоподобно, который уточнил все подробности, касающиеся Иерусалима, который вместе со мной вдоль и поперек прошел район Рехавия, который раза по три читал и обсуждал со мной почти каждую сцену в книге, понуждая меня копать глубже и предлагая отдельные реплики или сюжетные ходы, когда я не знала, о чем писать дальше. Дорогой Ник, билет на «Гамильтона» и в малой степени не способен выразить всю мою благодарность за твою помощь.