Александр Бренер - Жития убиенных художников

Ох, нету числа вам, великие участники литературного пира эпохи дигитальной чумы…

Зачем вы пришли? Зачем привиделись? Зачем вы в куче-мале?

А потому приходят они вместе ночью, что друг без друга не могут — вот и являются компанией. Они — заодно. Они — кодла, шобла. Они друг без друга бессильны, а вместе — золотая орда. Им нужно друг дружку ободрять, объябывать, наставлять, науськивать… И Кулик тут же стучит копытами, и группа «Что делать?» отдаёт приказы по армии искусств, и Мавроматти делится рецептами по изготовлению мавзолея-пирамиды для всех мучеников мелкобуржуазного дионисийства…

Ух, сгиньте, чёртики-бесики! Прочь иди, нечистая сила!

Проснись, пробудись, мальчик-с-пальчик, идиотина! Ведь по правде сказано: мутные и лживые образы, призраки болотные, не могут существовать без кретина, их вызывающего и привечающего.

Так идите же обратно в своё болото, видения!

Господи, прости грехи мои!

Мальчик! Протри глаза свои и расширь сердце своё для Воображения без образов!

В 1995 году известный американский куратор Дэн Камерон приехал в Москву, чтоб организовать в галерее «Риджина» международную выставку «О красоте» (On Beauty).

Выставка должна была стать заметным событием в художественной жизни столицы. Камерон привёз работы важных западных художников: Майка Келли, Габриэля Ороско, Сильви Флери, Пьера и Жиля, Рикрита Тиравания…

Камерон приехал сначала предварительно — чтобы осмотреть галерею, познакомиться с местными деятелями, обсудить участие художников в выставке.

Пригласил он и меня для разговора.

В условленное время я пришёл в Центр современного искусства, возглавляемый Мизиано. Скоро явился и Камерон. Он мне понравился: молодой, улыбчивый, с открытыми манерами.

Симпатии и антипатии часто опираются на первые трудноуловимые впечатления. Люди не сказали друг другу двух слов, но чувствуют обоюдное расположение. Или враждебность. Или равнодушие.

Повторяю: Камерон мне понравился. А я ему? Он говорил, что ему интересно то, что я делаю в искусстве. И он хотел, чтобы я принял участие в его московском проекте.

Побеседовав минут сорок, мы пожали друг другу руки и разошлись.

Через пару дней я придумал какой-то проект для американца. Сейчас я уж не помню, что это было. Какой-то кунштюк. Я ведь никогда не был выставочным художником, только притворялся перед собой и другими. Впрочем, это длилось недолго.

Вскоре я опять встретился с Камероном, побывавшим в Питере, где он общался с Тимуром Новиковым, Мамышевым-Монро и другими, приглашёнными на выставку в «Риджину».

Я рассказал куратору о своей идее. Он её одобрил. В общем, у меня сложилось впечатление, что я ему действительно нравлюсь. Он так мне и сказал при расставании.

Вероятно, Камерон и вправду был славным малым. Он проявил известную смелость и любознательность, приехав в Россию в лихое, диковатое время. Русские художники, конечно, уже какое-то время обсуждались и продавались на Западе, но надёжным товаром так и не стали. Камерону трудно было решить: кто тут кто? Он хотел понять, что происходит в Москве и Петербурге, но у него не было времени разобраться, а добросовестно объяснить ситуацию никто из местных не мог или не хотел. Куратор из Нью-Йорка попал в далёкую, странную страну с намерением сделать хорошую выставку, но погряз в каких-то интригах, возне. Проект «О красоте» не изменил ни русское, ни мировое искусство. Зато получился скандал.

Прошло какое-то время — недели, месяцы — и дата выставки была установлена. Ходил по рукам список участников. Моего имени в этом списке не было.

Конечно, я удивился и расстроился. Я ведь хотел выставиться в этом международном проекте. Мне нравилось название «О красоте». И вообще: в то время я стремился участвовать во всех проектах, где только можно. Такая была у меня глупая, незрелая жадность.

Но Камерон распригласил меня. Или моему участию сопротивлялись другие силы — хозяин «Риджины» Овчаренко или какие-то художники. Я ведь далеко не всем в Москве нравился. Многие меня ненавидели. Да я и не был той сотней долларов, которая всем по душе.

И всё-таки мне стало грустно. Как же так? Камерон мог бы и объяснить, почему моё участие отменено. Мог бы и уведомить меня лично. Ведь мы так хорошо с ним пообщались при встрече…

Тем временем вся художественная Москва только и твердила об этой выставке. Шум стоял страшный. Великий Дэн Камерон!.. Нью-Йорк!.. On beauty!.. Идея красоты!.. Пьер и Жиль!..

Бытовало мнение: эта выставка откроет русским художникам новые, неведомые горизонты.

«Эх! — вздыхал я по ночам. — Не взял Камерон меня на свою выставку! Не взял!»

Наступил день вернисажа.

Как и вся Москва, я отправился на открытие проекта «О красоте».

Доехал до Чистых прудов. И думал по дороге: «Что бы мне такое там сделать? Ведь не буду же я просто стоять…»

Поднялся со станции метро наверх.

Передо мной на площади раскинулся дикий базарчик: бабушки торговали огурцами, консервами, зажигалками, сушками, пивом. А одна пожилая женщина стояла с розами. Розы у неё высовывались из большой кастрюли — очень красивые.

И меня осенило.

Я купил у неё большой розовый букет: штук двенадцать прекрасных распустившихся роз, крепкие зелёные стебли. Цветы были свежие, колючие, и она завернула их для меня в газету. Но я эту газету тут же выбросил и понёс розы в галерею «Риджина».

Перед галереей стояла толпа.

И в самой галерее тоже — ступить было некуда. Но я всё-таки протиснулся кое-как.

Произведений я не рассмотрел, только люди, люди, люди… Они галдели, пили, жестикулировали, улыбались, были чрезвычайно возбуждены. Стоял гул.

Я обшарил толпу глазами, с кем-то поздоровался. И всё сжимал букет в кулаке.

И вдруг я увидел Дэна Камерона. Он стоял надо мной — на балконе галереи. В этой галерее была верхняя площадка, тоже выставочное пространство.

Да, Камерон меня увидел — и что-то вспыхнуло в его глазах. Вспыхнуло? Ну да, вроде бы… Но что именно вспыхнуло?..

Какое-то знание, какая-то память… Чувство какое-то… Как будто нас связывали с ним специальные отношения…

И вот, сразу же после этой вспышки в глазах, он сорвался с места и устремился вниз. Спустился со своих небес, с балкона, и почти побежал ко мне, стоящему в самом центре галереи «Риджина». И я услышал его оклик: «Александр, Александр…»

Тут произошло следующее.

По мере того как он ко мне приближался, толпа расступалась. Как будто они ждали какого-то действа. Как будто что-то предчувствовали — все эти московские художники, критики, журналисты, авторы.

И вот Дэн Камерон уже стоял передо мной, глядя на мой букет, и протягивал руку:

— Александр…