Александр Бренер - Жития убиенных художников

И всё-таки я не убежал тогда. Слова приковали меня к месту. Вот эти вот слова. Не Слово, что было в начале, и не образы, о которых я говорил семинарщикам, а слова, слова, слова, слова…

О, словеса! Вы — иго!

Иго-го! Го-ги! Га-га!

Ги-гу-ге!

Существует в мире одна замечательная скульптура — Бесконечная колонна Константина Бранкузи.

Идея этой колонны не давала покоя скульптору много лет, и он создал несколько её версий — больших и маленьких, из дерева, гипса и стали.

Самая известная Бесконечная колонна стоит в Румынии, в городе Тыргу-Жиу, и состоит из 17 чугунных ромбовидных блоков, уходящих в небо. Высота её — 29,33 метра. По мысли Бранкузи, колонна символизирует восхождение на небо душ погибших на Первой мировой войне солдат. И одновременно она поддерживает небесный свод.

Ромбовидные элементы скульптуры одинаковы и создают повторяющийся узор и ритм. Блоки поставлены друг на друга и возносятся вверх. Творя форму колонны, Бранкузи вдохновлялся народной пластикой, крестьянской архитектурой, фольклором, мифологией.

Грань каждого ромба делит его на две части — светлую и тёмную. Этот светотеневой эффект, это цветовое деление появляется в результате естественного солнечного освещения. Чем ярче солнце — тем явственнее чередование тени и света.

Когда Бранкузи возводил Бесконечную колонну — сначала в своём воображении, а потом в реальности — у него возникла серьёзная проблема: на какой высоте её остановить.

По замыслу скульптора, колонна не кончается, а уходит в небеса и там теряется.

Для Бранкузи это было чрезвычайно важно: где, в какой именно точке пространства прервать колонну — чтобы она действительно была бесконечной.

Скульптор со своей задачей справился.

Бесконечная колонна Бранкузи — это не просто шедевр модернизма, но один из самых ёмких образов связи земли и неба, материи и воображения.

Когда я нанизывал одну на другую истории этой книжки, я непроизвольно следовал принципу Бесконечной колонны.

Повторяющиеся, светло-тёмные истории-анекдоты — это, конечно, не лаконичные и древние ромбоиды Бранкузи, а скорее их низовое, плебейское подобие.

Если б я мог, то вечно рассказывал бы эти случаи, происшествия — до дурной бесконечности. У меня их много — из моего собственного житья и из житий других людей. Нелепые, ничтожные истории… Но таков уж мой опыт, ничего не поделаешь!

Я мог бы рассказать вам, например, как однажды ночью в Базеле я пытался поджечь автомобиль Маурицио Каттелана, но он всё никак не загорался…

Я мог бы рассказать вам, как плевал на Бориса Гройса в берлинской галерее, а его жена в отместку била меня сумочкой…

Я мог бы рассказать, как танцевал с Дэвидом Бирном в Лондонском концертном зале, забравшись без разрешения к нему на сцену…

Я мог бы рассказать, как оскорбил в Гайд-парке ветерана киноискусства Йонаса Мекаса, а он дал мне пощёчину…

Я мог бы рассказать, как обкакался однажды в Берлине на публичной лекции, и какую панику это вызвало…

Я мог бы рассказать, как в Милане разбил камнем окно банка — это было завершением моей лекции в Академии Брера…

Я мог бы рассказать вам, как главный редактор журнала «Флэш арт» Джанкарло Полити спрятался от меня под столом в своём офисе…

Я мог бы рассказать, как крикнул Марине Абрамович, что она — самый хуёвый художник на свете, а вовсе не глубочайшая вульва перформанса…

Я мог бы рассказать вам, как однажды в Париже Жан-Жак Лебель эвакуировал публику из музея, чтобы избавиться от нашего с Барбарой присутствия…

Я мог бы рассказать, как во время доклада знаменитого куратора Харальда Зеемана в Кёльне я выхватил с подиума конспект его лекции, и он не смог продолжить выступление…

Я мог бы рассказать вам, как довёл до истерики сэра Николаса Сироту в Тейт Модерн — просто измазав себе лицо говном…

Я мог бы рассказать вам, как Барбара вытащила из вульвы кровавый тампон и ударила им знаменитого фотографа Нобуёси Араки…

Я мог бы рассказать, как украл у венского акциониста Германа Ницша картину из его загородного замка и продал её за 3000 евро румынскому торговцу крадеными велосипедами…

Я мог бы рассказать вам, как в Кашкайше я на полгода превратился в господина Теста и ни с кем не разговаривал, не заглядывал в компьютер, а только гладил носом лобок Барбары…

Я мог бы рассказать, как однажды в мужском туалете музея Прадо я начертал красной краской итальянское граффити: «NON C’E NESSUN VIRGILIO A GUIDARCI NELL’ INFERNO».

Я мог бы рассказать, как на поэтическом чтении в Брюсселе моя голая задница вдруг заговорила и прохрипела: «Мяма… мома… дяда… дома»…

Я мог бы рассказать ещё много весёлых и поучительных историй, но мне уже надоело.

Это книжка житий, но жития ведь никогда не кончаются.

Они — обрываются, исчезают в небе воображения…