Александр Бренер - Жития убиенных художников

Так что встреча у нас вышла недобрая, взрывоопасная. Я не скрывал своего недружелюбного взгляда на искусство Павленского, и ясно дал понять: не люблю, не ценю. Не верю я его артистическим жестам, позам, высказываниям, а что касается тюрьмы, то ведь, как сказал Жан Жене, добровольно в неё садятся только дураки! В тюрьму влипают, в ней оказываются, в тюрьме страдают, в ней перемогаются, из тюрьмы рвутся и при возможности бегут, тюрьму ненавидят всеми фибрами, в тюрьме пишут книги, чтобы не быть в тюрьме… Но Павленский устроил из тюрьмы искусство — какая блевотина!

Однако Оксана оказалась поистине деловитой, усердной, старательной особой — и готова была выслушать, учесть, запомнить, принять к сведению, переварить всё-всё-всё, даже самое неприятное из мной сказанного. Она была чрезвычайно работоспособным и терпеливым менеджером.

Что касается кафе, в котором мы сидели, Оксана его вообще не заметила, не удостоила вниманием. А когда маленькая черноволосая официантка подошла к нашему столику, чтобы взять заказ, Оксана повела себя с ней крайне высокомерно. Конечно, можно наплевать на вежливость, но мне не понравилось, как Оксана отослала эту девушку. Я не люблю, когда хамят обслуживающему персоналу, считаю это жлобством. И я видел, что официантка была неприятно поражена таким надменным обращением, отошла обиженная.

Мы, кстати, с этой девушкой как-то пытались подружиться. Она нам нравилась. Однажды мы подарили ей нашу самиздатовскую книгу-лубок «Лотта кашалота терракота рикотта болото» — изображения голых девушек с полузаумными словами-стихотворениями. Подарок она приняла, но поползновения к дружбе не увенчались успехом — ни мы, ни книга наша не пришлись ей по вкусу. Девушка держалась с нами подчёркнуто строго, сурово. Но мы привыкли к тому, что люди считают нас странными, подозрительными, а наши рисунки — порнографическими, уродливыми. Мы даже рады подобной реакции. Ведь мы — низовые, малокультурные, мы — примитивные маргиналы, а не почитаемые и любимые художники.

Между прочим, Оксана тоже невысоко оценила наши рисунки — сказала, что это порно. Но книгу в подарок приняла — авось пригодится!

Словом, чем больше мы с ней сидели, тем меньше друг другу нравились. И это, конечно, правильно. Слишком разные мы были создания, и стремились совсем к разному: она с Петром — к своему звёздному часу, к пьедесталу, к героическим славословиям, к международному, по возможности, признанию, к газетной шумихе, к уважению, к восторженному обожанию… Ну а к чему мы-то стремились?.. Да подальше от всего этого, прочь — по своей ниточке зыбкой, по линии бегства, лишь бы не сбиться с неё, удержаться на ногах, не свалиться, сохранить ясную голову…

Чем больше беседовали мы с Оксаной, тем быстрее разбегались в разные стороны — со скоростью и рёвом гоночных машин… Пустота нарастала, вакуум… Слова вдруг превратились в мусор и осталось лишь взаимное отталкивание… Господи, как страшно иногда сидеть с амбициозными, целеустремлёнными людьми, как тщетно совместное прозябание… И вот уже весь разговор, всё сидение потеряли смысл и значение: бай-бай, разъехались!

Так, без сожаления, распрощались мы — навсегда, я думаю. Спустя несколько дней в короткой электронной записке из Москвы Оксана поблагодарила нас за встречу и желала всего хорошего.

Вам тоже всего наилучшего, Пётр и Оксана!

После этой встречи мы долго не посещали кафе «Нахамия и Генрих» — не было желания. Но однажды, в промозглые сумерки, всё-таки зашли — выпить кофе, поглядеть на людей. Наш излюбленный столик у окна был свободен, с жёлтым цветком в стакане. И опять подошла к нам знакомая маленькая официантка. Но странно, странно: на этот раз удивительно она была приветлива, ласкова, заглянула нам сердечно в глаза. Мы удивились: отчего такое радушие, неожиданная перемена? Неужели соскучилась? Или она всё-таки оценила нашу непристойную книгу-картинку — хоть с опозданием, да оценила?

И мы ей тоже улыбнулись, и спросили, как дела, хорошо ли она поживает.

На это девушка говорит:

— А помните, вы у нас были с блондинкой, у неё стрижка короткая, одета в чёрное, с компьютером?

Мы, конечно, сообразили — речь об Оксане.

— Так она — ваша знакомая? Жена русского художника? Я её потом видела по телевизору!

Тут мы поняли, почему так мила с нами эта девушка: мы сидели в её кафе с известной особой! С телевизионной знаменитостью! После этого даже мы с нашей порнографической, сортирной книжкой снискали её одобрение.

Известность — не меньшее, чем власть, растление. Жажда публичности, стремление к почёту и восхищению, желание прославиться — всё это жуткое, похабное растление. Нельзя стать знаменитым без растления.

Как сказал Антонен Арто: все известные люди — свиньи.

Как сказал Гераклит: природа любит прятаться.

Спрятаться бы раз навсегда от мира известных людей, от растления…

Помню, как Оксана с придыханием спросила нас:

— А вас когда-нибудь люди узнавали на улице? Чужие люди, прохожие?

Мы в ответ захихикали и рассказали ей, как однажды в Копенгагене мы хулиганили и паясничали, и в тамошней газете тиснули наши снимки с заголовком: «СЛАВЯНСКАЯ ПАРА ТЕРРОРИЗИРУЕТ КОПЕНГАГЕН». Тогда люди и вправду узнавали нас на улице и выкрикивали угрозы и оскорбления.

Но, конечно, не о такой — смехотворной — известности мечтали Пётр Павленский и жена его Оксана Шалыгина. Нет, они были посерьёзней настроены. Ну что ж — туда им и дорога!

Я видел в жизни изрядное количество известных, именитых людей, и все они были уродцы, дрянь, шушера — когда наслаждались и утверждались в своей известности. Стоит мне вспомнить всех этих Томасов Хиршхорнов, Жан-Жаков Лебелей, Джулианов Шнабелей, Андреев Вознесенских, Микеланджело Пистолетто, Эдуардов Лимоновых, Салманов Рушди, Надежд Толоконниковых, Вито Аккончи, Владимиров Сорокиных, Марин Абрамович, Гилбертов и Джорджей — и меня тут же подмывает сыграть с ними в японскую детскую игру «кантё».

Вы когда-нибудь слышали об этой игре?

Давайте я вам о ней расскажу.

В кантё обычно играют в Японии дети-дошкольники, но не только они.

Это хорошая игра для любого возраста.

Играющий складывает ладошки молитвенно, с вытянутыми вверх пальцами.

А потом?

Потом он или она пытается вонзить эти пальцы в анус противника, когда тот занят чем-нибудь другим и не замечает нападающего.

Представляете?

Вот и всё — такая вот простенькая японская (и корейская) детская игра.

Да-да, игра, шалость.

Название этой невинной забавы происходит от японского слова «кантё», что значит «клизма».

Я, кстати, до недавнего времени не знал об этой игре, хотя иногда играл в неё в детстве. Сам до неё додумался.