Александр Бренер - Жития убиенных художников

Одним словом, юным нужно найти в толще истории, среди перепаханных борозд и меж, безымянных гробов и меднозвонких памятников любимую живую тень, которая уведёт их от жлобства и нищеты сегодняшнего кукования. Куда? К воображаемым союзам и наречиям!

Это и есть мандельштамовская «тоска по мировой культуре». Культуру нельзя любить в её мнимой целокупности, в её анфиладной парадности, в её музейно-библиотечной упорядоченности. Это — халтура, химера, халява. Юному поэту обязательно требуется нащупать среди статуй, бюстов и памятников «в светлой перчатке холодную руку», встретить дружеский, заговорщицкий взгляд, чтобы двигаться по тёмной тропке в замостье. Да: шум стихотворства и колокол братства — вместо шума времени и церемониала официальной истории.

Нужно верить, нужно любить кого-то прекрасного, чтобы жизнь не стала кошмаром.

Нужно бродить по миру с Котом в сапогах — уж он-то не подведёт, не обманет…

И не стоит пугаться ошибок. Ошибок боятся только кураторы и дизайнеры. Философы же учат: вся жизнь — ошибка.

Самое интересное — шаг после ошибки!

Здесь, в Берлине, мы частенько посещали одно кафе по соседству — «Нахамия и Генрих», в Неокёльне.

Вообще говоря, подавляющее большинство берлинских баров и кафе — халтура. Это не бары, не кафе, а проектики молодых людей, художников или дизайнеров. В этих заведениях сидят приятели и деловые партнёры хозяев. Это как бы их офисы, где они обсуждают свои делишки и рыскают в Интернете. Атмосфера в этих местах суетливая, обслуживание — капризное, напитки и еда — пижонские, но дурно приготовленные, сиденья — неудобные. Когда-то в кафе встречались заговорщики, любовники и воры, а сейчас — юные карьеристы, беседующие о своих зубных врачах.

Таков, впрочем, весь молодёжный бизнес — и не только в Берлине. И это не просто бизнес — это нынешняя культура.

Берлин — мизерная гедонистическая фабрика юных рабов культуры.

Но кафе «Нахамия и Генрих» нам нравилось. Там было просторно и тихо, сумрачно, музыка негромкая, эспрессо — как в Италии. И люди там тоже сидели не противные — не очень деловитые, не слишком преуспевшие. Не бунтари и не поэты, но и не закоренелые менеджеры.

Поэтому-то мы и решили пригласить туда Оксану Шалыгину, жену и соратницу известного российского художника Петра Павленского. Оксана прилетела в Берлин для публичных выступлений, хотя нас она на эти мероприятия не позвала. Сам Пётр Павленский приехать не смог: он находился в предварительном заключении в Москве после своей художественной акции — поджога парадной двери в здании КГБ-ФСБ на Лубянской площади. Акция оказалась успешной — фотографии её были во всех крупных газетах.

Это было наше первое свидание с Оксаной, хотя заочно мы уже друг друга знали. Года два назад Пётр и Оксана опубликовали в Петербурге нашу лубочную повесть «Бомбастика». Творение это попало им в руки более или менее случайно: Денис Серенко — моряк и художник, которому мы послали набор повести — передал её Оксане, и она выразила желание повесть издать. Ждать нам пришлось долго, но в конце концов книга была напечатана, и публикаторы распространяли её бесплатно — так они нам сообщили.

Мы в их издательские дела не вмешивались. Они сами придумали оформление книжки, приняли решение о тираже. Мы были благодарны им за публикацию «Бомбастики» — искать профессиональных издателей для нас пытка. Правда, когда мы увидели готовый типографский продукт, то были смертельно разочарованы — «Бомбастика» выглядела стерильно, напечатана была спустя рукава, с ошибками, без воображения. Я подумал, что издатели загубили нашу книжку.

Теперь нужно сказать два слова о том, что я думаю о творчестве Петра Павленского — и думал ещё до встречи с Оксаной Шалыгиной. В двух словах: это творчество мне предельно чуждо и гадко. Я видел фото акций Павленского в журнале «Шпигель» и в газете «Гардиан», и пришёл к выводу, что это — вещи героического, страдающего дельца, чьё тело и душа принадлежат дигитальной пустыне и масс-медиальному солнцу. Картинки этих акций напомнили мне кадры голливудских фильмов на библейские темы — лживые имиджи, туфта. Душок, исходящий от его активистского искусства, был мне несносен — что может быть тошнотворнее псевдоклассицистической популистской эстетизации революционного жеста? Пётр Павленский — герой, несомненно, но, как сказал Прудон, герои — самые презренные существа после тиранов.

Павленский — великий литургический бас в церковном хоре прогрессивного художественного экуменизма. Его евхаристии пугают меня, как в детстве путали попы и учителя физкультуры.

Я вообще терпеть не могу так называемые перформансы и акции. Вопреки тому, что обо мне писали всякие канальи и остолопы, я акционистом не был, перформансами не занимался. Я скандалил, устраивал выходки, кого-то оскорблял, дурачился, атаковал, влипал в драки, совершал ошибки и глупости, падал, играл и заигрывался — но пошлейший жанр современного искусства под тоскливой кличкой «перформанс» меня никогда не привлекал. И я презираю всех перформансистов от Аллана Капроу и Марины Абрамович до Артёма Лоскутова и Елены Ковылиной.

Но одно дело не любить искусство Петра Павленского и его подруги Оксаны, а другое — встретиться и поговорить с живыми существами, с тварями из плоти и крови, которые это искусство делают. Я думаю, что всегда существует зазор, трещина между деятельностью человека и им самим. Так вот: в эту трещину, в эту щель и следует заглянуть с улыбкой, просунуть дружескую руку. Там, в этой щели, может прятаться странный ребёнок, любопытное и игривое дитя, которое живёт в каждом из нас, пока мы его не убили.

Вот мы и встретились в кафе «Нахамия и Генрих» с Оксаной. Встретились, чтобы посмотреть друг на друга, посидеть, поговорить, а может, и пробиться к чему-то важному, настоящему. Последнее, конечно, не часто получается.

Не получилось и на сей раз. Всё, чего Оксана хотела, — это узнать наше мнение о деятельности Павленского, показать фотографии его акций, услышать «продуктивную» критику, которую можно намотать на ус. Ещё она записала в блокнот новые имена — художников, философов, режиссёров — которые мы называли и которые тоже могли пригодиться для их проектов. Информация, информация… В общем, она пришла, чтобы почерпнуть полезное, нужное — намётки и зацепки для продолжения их героической карьеры, их жертвенного продвижения. Художники — хищные навигаторы, нацеленные на потенциальный материал при любых обстоятельствах. Им всегда хочется выведать что-нибудь новенькое, свеженькое, чтобы кинуть это топливо в топку производства. А вот меняться, испытывать метаморфозы, стать чем-то другим они не хотят — это ведь страшно.